Зима в Некроплисе - страница 4

– Приведешь меня туда?

– Да. Как-нибудь.

Лионэль вдруг выругалась и толкнула Коринн в узкое пространство между домами.

– Спрячься! – прошептала она, а потом бодро гаркнула: – Здравствуйте, мадам Бедуа!

– Здравствуй, дорогая. А что ты делаешь здесь так поздно?

– Я ходила в «Колдоворот»!

Шуршание пакетов пояснило, что девушка знакомит соседку со своими покупками. Восторженный щебет наполнил переулок. Так продолжалось минуты три, в это время Коринн старательно сливалась с не очень чистой стенкой, благо это место полностью тонуло в темноте. От стояния на одном месте вконец заледенели ноги и руки.

– Пойдем, я провожу тебя до дома. Матильда будет волноваться.

Коринн слышала, как они уходят.

Вот и погуляли…

На негнущихся ногах выбралась на дорогу. Повертела головой, размышляя, как удобнее вернуться к Общему Дому. Но также отсюда был близок Теплый Приют, и Коринн направилась к нему. Конечно, ее влек вовсе не хостел. Увидев серое здание, тело напомнило слабым зудом о тех язвах, которые еще недавно выступали на ее коже. Коринн поморщилась. Поискала взглядом знакомую фигуру. Вот он, Жак, сидит на бочке. Пьяный, как и всегда.

Его кожа была кирпично-красной, местами переходящая в фиолетовый. Черные волосы подобно жесткой щетке торчали из его головы сверху и снизу. Не переживая из-за холода, он сидел в полурастегнутой рубашке (когда-то должно быть белой) и жевал бутерброд с горчицей.

– Коринн! – махнул он свободной рукой. – Проходи, детка. Располагайся.

Словно приглашая устроиться в кресле возле камина. Она подошла к бочке. Задела носком ботинка пустые бутылки из-под вина и они со звоном покатились по двору. Жак не обратил внимания. Его взгляд был прикован к бутерброду. По лицу гуляло благожелательное выражение.

– Сейчас утро или вечер? – вдруг спросил мужчина. – Никак не разберу. Хотя, если принять во внимание тот факт, что…

– Вечер.

– Стало быть, ага, ну тогда понятно. А я еще думаю…

Будучи пьяным, он имел неискоренимую привычку высказывать несколько мыслей сразу, чаще всего ни одну из них не доводя до конца.

– Я хотела с вами поговорить, – созналась Коринн.

– В Общем Доме тебя обижают? Если так, то я сотру их в порошок! – он стукнул пяткой по бочке. – Старая лисица забыла, сколько добра я ей сделал?!

– Нет-нет, что вы! Все в порядке. Я просто встречалась с мамой. Она перерожденная, помните, я вам рассказывала?

– Помню. Конечно, помню. Думаешь, раз я пью не просыхая, то и с головой не дружу? Что ты мне говоришь что-то, а я тут же забываю, словно вместо башки у меня дырявое ведро? А, из-за того, что я не смог определиться, утро сейчас или вечер. Понимаю. Да, может ты и права, в сущности, что такое наша голова, как не дырявое ведро. Так. Но ты начала говорить про маму. Да-а… И что с ней?

Жан расправился с бутербродом, возможно составлявшим его ужин, и заинтересовано уставился на собеседницу.

Коринн вздохнула:

– Ей уже пятнадцать. Мои родители растут очень быстро, но иногда у меня такое ощущение…

– Будто они не твои родители?

Она слабо кивнула.

– Слова, привычки – все другое. Я их не узнаю. Словно мы поменялись ролями. Теперь я больше похожа на них, чем они сами на себя!

– Так бывает, – задумчиво произнес Жак, перебирая клочковатую бороду пальцами, измазанными в горчице. – Дай-ка вспомнить, они погибли в огромном взрыве и души были собраны не сразу…

Коринн сжала губы. В этом была ее вина. Какое-то время она лежала в разрушенной башне без сознания.-… после такого трудно сохранить прежнего себя, как считаешь?