Когда сын наелся и засопел, Настя завесила его кроватку плотной шторой, тщательно подвернув ее уголки, включила телик на беззвучный, зажгла гирлянды на окне и на елочке в углу. Выглянула в тамбур, забрала из поддона холщовую сумку с покупками.
Стругая огурец в салатницу с вареной картошкой и яйцом, обмакнула палец в майонез, облизнула и решила, что оливье и без горошка вполне ничего. Мимоходом взглянула на новогодний календарь с картинкой, где в узорчатой вазе и вокруг нее россыпью навалены были мандарины и самый верхний разрезан пополам. От капелек сока на его солнечной мембране Настин рот наполнился слюной, и она быстро и глубоко вздохнула. Зато у нее есть яблоки. Настя поочередно выуживала их, твердые, с кружками этикеток на глянцевых боках и ясным запахом другой жизни, совсем непохожей на Настину. Достала последнее и удивилась: сумка не опустела. Она сунула руку внутрь и вытянула на свет последний пакет.
Давид тут же отвернулся и шагнул на эскалатор. Полиции он боялся с тех времен, когда в столице у прохожих еще требовали регистрацию. Он давно уже купил собственное жилье, но вид серой мрачной формы до сих пор закручивал в воронку его живот. В последний раз оглянувшись, он увидел, как один из служивых взял мужчину под руку. Хотя бы не замерзнет ночью, думал Давид, а ноги его освобождались от морозных кандалов. Ступеньки текли вниз, везли домой, где ждала Давида любимая семья, баранья нога и запасной ключ от ларька в шкафчике над зеркалом.
