Зимний солдат - страница 19

У него кружилась голова; он боялся, что упадет в обморок. Бессвязно поблагодарив кузнеца, он вывалился наружу, на холод. Ему нужно было какое-то наркотическое средство, не только чтобы прийти в себя прямо сейчас, но и чтобы выдержать предстоящий путь верхом.

Госпиталь располагался напротив казармы. В вестибюле было темно, солдаты спали. На сестринском посту сидели две медсестры, но он сделал вид, что знает, куда идет. Где-то тут должна быть кладовка. Он прошел еще через одно отделение, в дальнем конце его наконец обнаружил что искал и засунул в карман несколько ампул с кокаином и морфием и шприц.

Состав должен был отправиться в путь на заре. В казарме он оторвал корешок от учебника гистологии, обернул его рубашкой и смастерил что-то вроде шины. Пользуясь здоровой рукой, приступил к сборам. Спать он не ложился, тревожась, что отек может привести к сдавливанию нерва. Тогда у него не будет выхода, кроме как доложить о своей травме, и запястье придется подвергнуть операции. Он сказал себе, что если к утру он по-прежнему будет чувствовать пальцы, то двинется в путь. В конце концов, едет-то он в госпиталь, где, если понадобится, ему помогут. Там он скажет, что получил травму в дороге. И оттуда, думал он, его назад не погонят. Он будет учиться, пока травма не заживет. А потом приступит к работе.

Утром он снял шину и позволил руке безвольно висеть. Поднимать ее пришлось только один раз, чтобы отдать честь офицеру, проверявшему его документы на вокзале. Когда поезд тронулся, он снова наложил шину.

До Надьбочко он добрался к вечеру. Там его должен был ждать гусарский караул.

С полустанка они двинулись по дороге через заснеженные поля, пока не въехали в долину, густо поросшую сосняком. На ветвях сверкала молочно-белая ледяная короста; когда дул ветер, раздавался легкий стук. В уголках глаз и на ресницах у Люциуша замерзали слезы, шарф, которым он укутал лицо, заиндевел. Обвязав уздечку вокруг здоровой руки, он пытался зафиксировать сломанное запястье, но узкая колея была твердой как железо, и кони время от времени на ней спотыкались. Когда боль сделалась невыносимой, он крикнул гусару, чтобы тот остановился.

Порывшись в рюкзаке, он нашел ампулы с кокаином и морфием. Они замерзли; пришлось сунуть в рот, чтобы отогреть. Он вколол кокаин прямо в место перелома, подождал чуть-чуть, собираясь вколоть и морфий, но передумал. Нет. Лучше экономить; неизвестно, сколько еще придется добираться.

Дорога шла вверх; путь по долине был крутым, но широким. Скоро они достигли перевала, заросшего лесом. Дорога пошла вниз, влилась в очередную долину и продолжила идти под уклон. Они проехали въезд в деревню, отмеченный коряво нарисованным черепом и словами FLECKFIEBER!!! – тиф – и СОЛДАТ! СТОЙ! НЕ ЗАХОДИ! СМЕРТЕЛЬНАЯ ОПАСНОСТЬ! по-немецки, по-польски и, предположил он, теми же словами по-румынски, по-русински и по-венгерски.

Гусар перекрестился; хотя они проезжали в стороне от въезда, он обогнул его еще с большим тщанием. Как будто оттуда могло выскочить и напасть на них что-то клыкастое и когтистое.

Люциуш снова почувствовал пульсирующую боль в руке. Он опять велел гусару остановиться, снял колпачок с иглы, разбил ампулу и вколол морфий в запястье.

Лес поредел. Они ехали через пустые поля, обезображенные войной. Воронки от снарядов, заброшенные брустверы, окопы. С дерева что-то свисало – тело, почти полностью обледеневшее. В конце поля лежали какие-то темные кучи; казалось, что это валуны, но, приблизившись, Люциуш увидел, что это заледеневшие лошади. Их было около пятидесяти, запорошенных снегом. На мордах распускались причудливые темно-красные бутоны. В лесной тени поодаль, кажется, лежали и другие. Гусар осадил коня.