– Товарищ Дашков! Вас Бруевич к телефону, – раздается у входа в буфет противный секретаршин голос. Вадим встает.
Как, оказывается, они просто выглядят, ключи от счастья – обыкновенные, английские, серенькие.
Договорились с Софьей Николаевной, матерью Филиппа, бывшего моего мужа. В такси привезла Антошку на Петроградскую. В старом, еще до революции построенном доме, лифт, как всегда, не работает. Топаем на высокий третий этаж, на Антошке звенит амуниция: ружье, пистолеты, сабля бьет по лестничным перилам. Звоним.
Открывает Софья Николаевна – энергичная, худая, нечесаная, во рту папироска.
– Баба Соня, луки ввелх!
– Здрасьте. Это за все-то заботы? Ах, Антон Филиппыч, неблагодарная вы дрянь, весь в папу. – Она ерошит ему волосы и толкает в зад. – Иди лучше с сестренкой поздоровайся.
Входим в большую, с высокими окнами, комнату, где множество замечательных вещей: Софья Николаевна ни с чем никогда не расстается. Коробочки, картиночки. В вазе с драконами – засушенные бог знает когда розы. В шкатулке на комоде – перламутровые пуговицы, янтарные запонки, хрустальные бусинки – когда-то я могла часами все это перебирать… Видик на резном столике выглядит здесь инопланетянином.
Появляется годовалая дочка Филиппа, ноги в колготках заплетаются, палец во рту.
– Анютка, луки ввелх!
– Засадили бабку чад сторожить, а меня больные ждут. Твой бывший со своей новой тоже дома сидеть не любители.
– Софья Николаевна, я…
– Ладно, без прохиндейства. Извини, не целуюсь, табаком пропахла. Плохо выглядишь.
– Устала…
– Дай пульс. Ерунда. Низкое давление. Принимай ванну с бадузаном и заведи любовника.
– Есть.
– Значит, хорошего заведи.
– Вроде хороший.
– Значит, само пройдет. Красоты и молодости у тебя с запасом. Я Филиппу, когда он на этой дуре женился, говорю: идиот, после Ольки дочь Онассиса – еще куда ни шло, а ты такую бабу на дерьмо променял. Чай пить будешь или бежишь?
– Бегу.
– Тогда подожди. – Софья Николаевна достает из комода конверт. – Он тебе деньги оставил. Элементы, как покойная Дуня говорила.
Толстая пачечка, завернутая в листок какой-то исчирканной формулами рукописи.
– Тут не много?
– Нормально, нормально, он наконец за учебник получил. Куда бежишь?
– В командировку.
– На выходные? Ты, мать, не заливай по привычке! – улыбается, а улыбка у нее вдруг добрая и замечательная. – Теперь заливать ни к чему.
Так оно и было, как Вадим рассказывал. Ехали по шоссе, свернули на проселок, потряслись по нему немного, попылили, въехали в лес и за лесом, на опушке, увидели дом. Небольшой, бревенчатый, за невысоким забором.
Вадим вышел из машины, кивнул:
– Дарю – ваше!
– А на самом деле чье?
Он поморщился с досадой:
– Какая разница. Все тебе надо испортить.
– Ну ладно, я ничего не сказала…
Я, правда, ничего не собиралась портить. В самом деле, какая разница. Все равно хорошо. Волшебным ключиком Вадим открывает двери, мы входим, и я вижу, что он неплохо здесь ориентируется.
– Гостиная, – показывает он.
Широкий дощатый стол, скамьи, шкура на полу, камин, уютно. Ведет дальше:
– Спальня. Туалет городского типа. Душ. Сауна. – За дверцей чистенькая парилка. – Кухня. Холодильник. Выгружай провиант. Вот так живут люди, то есть мы с тобой. Тебе нравится, малыш, как мы живем?
– Очень нравится…
– Правда?
– Честно-честно, – улыбаюсь я.
Поцеловал меня, довольный, и вышел на террасу.
– А ты погляди, малыш, какие вокруг нас дали неоглядные!
