Черт бы побрал мое тело с его собственными запросами и неподконтрольной разуму идеологией! Сонно ворочаясь, запросы тела проснулись, как медведь в конце зимы: «Уже весна или мне почудилось?» Я вскочил и помчался прочь, на ходу крича:
– Новая игра! Догонялки! – Только бы Ева не заметила, что медвежья спячка висит, как говорится, на волоске, а если быть до конца откровенным, то уже прошла указанную стадию. – Нужно догнать другого и дотронуться, например, до его спины, и тогда догонять должен тот, кого догнали!
Ева дослушала пояснения и лишь тогда бросилась вдогонку.
– Поймала!
Удар в спину опрокинул меня на траву. Я успел сгруппироваться и совершить кувырок, чтоб ничего не повредить – лучше чуть-чуть помять сразу много мышц и костей, чем сильно – одну. Встал я с трудом, потирая ушибленное.
Ева улыбнулась:
– Догоняй!
Будь я птицей, у меня получилось бы. Как-то раз, в детстве, я выстрелил из рогатки в летавших над головой стрижей. Мне казалось, что я с рогаткой – охотник, а птицы, соответственно, – дичь. Наивный. Запущенный мной стальной шарик, добытый из подшипника, сначала разогнал птиц, но затем две из них с разных сторон подлетели к несущемуся снаряду, сопроводили в течение пары секунд, после чего поняли, что он неопасен и несъедобен, и продолжили заниматься привычным делом – кружить и выяснять между собой отношения или делиться сплетнями – или что они там, в вышине, обычно делают. Для меня стало откровением, что не я был охотником. Птицы не восприняли серьезной угрозой мой снаряд – для человека опасный и, как рассказывали, даже смертельный, если угодит, к примеру, в висок. Все мои усилия, оказались, перефразируя поговорку, стрижам на смех. Выводы я сделал правильные: можно быть сильным, а можно быть быстрым. А лучше быть умным, чтобы видеть разницу и как-то использовать.
Новая игра Еве понравилась до чрезвычайности, приятно быть непобедимой. Догнать ее не удавалось, и не удалось бы до конца жизни. В плане скорости мы с ней были, так сказать, в разных весовых категориях. Иногда, дразня меня, Ева не торопилась, и когда я оказывался рядом, легким отскоком отпрыгивала метров на десять в сторону или на пару моих ростов вверх – на крыши крепостных построек, откуда она могла путешествовать с одной крыши на другую не слезая вниз, и останавливало ее от такой прогулки лишь то, что большинство крыш на бег по ним не рассчитывались.
Запыхавшись, я взмолился:
– Ева знает понятие форы?
– Чего?
Не знает.
– Когда кто-то заведомо сильнее или быстрее, он дает другому больше времени на то, чтобы убежать или спрятаться.
– Зачем? Но ты прав, так тоже интересно. Давай играть с форой. Пусть Чапа подойдет ближе и догоняет Еву с расстояния в два шага.
Мы сыграли, введение нового правила ничего не изменило. Мощный прыжок Евы уносил ее практически у меня из рук.
Выиграть не получилось бы ни при каких условиях, но игра того стоила, она позволяла узнать пределы возможностей беляков. Пусть не всех, а конкретной Евы, но тоже немало. От нее зависели мои жизнь и свобода.
И оттого, что выяснялось в игре, мне на душе становилось все гаже и гаже.
Я предложил новые условия:
– Пусть Ева стоит спиной, когда я начну ее догонять.
– Тогда Ева тебя не увидит, – озаботилась она.
Значит, в активной игре (вместо которой я по аналогии представлял схватку) Ева не полагается на слух в такой же мере, как на зрение. То есть, зрение главнее. Это уже кое-что.
