Зинка - страница 9

Лежала Зинка в то солнечное субботнее утро, дремала и ворочала все эти мысли в голове. Девчонки из бригады идут сегодня в городской парк на танцы. Зовут с собой. А может сходить? Вон и мать говорит. И Катерина больше не страдает по Сереге.

– Поди, Катька-то поумнее меня будет, – всякий раз думала Зинка да прикидывала. Батя ездил на днях в Москву на региональное совещание председателей колхозов, удалось ему достать дочери туфельки югославские с острым носиком, самые модные. Мечта, а не туфельки. У девчонок на заводе мало у кого были похожие, не достать. Лодочками их называли. Если бы не батя… Зинке впору оказались. Увидела, аж завизжала от радости и, чмокнув отца в ухо, бросилась мерить обнову, раскидав по полу старые стоптанные тапки. А потом всё кружилась в них перед зеркалом, вырисовывая вензеля вальса своими очень даже стройными ножками, а мать с отцом улыбались да переглядывались, подмигивая друг другу. Ну, слава богу, улыбаться начала…

– Мам, я сегодня иду на танцы! – решительно заявила Зинка, выйдя из своей комнаты на кухню к матери, которая пекла ноздреватые блины на опаре, лихо отправляя сковородку в горнило печи. Блины пекли по субботам или по воскресеньям, подавали со сметаной и топлёным сливочным маслом. Научила их печь маму Веру бабушка Агафья. Сытно, недорого и очень вкусно.

– Правильно, Зиночка! Правильно! – воскликнула Вера, разогнувшись от печки и повернувшись к дочери, держась за больную поясницу. Зинка стояла растрепанная после ночи в длинной хлопковой ночной сорочке. Сорочки, брюки Григорию и Кольке, рубашки – всё шил двоюродный брат Веры. Он был портной в городе, и Вера часто просила его помочь одеться. К лету пошили Зиночке очень нарядное платье, в талию, юбка пышная и воротник «лодочкой», который открывал красивую длинную шею и ключицу. Ткань выбрали белого цвета в черный крупный горох. И черный широкий пояс на талии. К этому платью очень кстати и туфли югославские подошли. Красота, да и только! Весь день Зинка то и дело примеряла платье с туфельками и вертелась перед старым трюмо, то поднимая копну густых длинных волос кверху, то распуская их по плечам.

Городской парк встретил Зинаиду и её подруг легкой вечерней прохладой и нашумевшей в тот год песней Эдиты Пьехи «Хорошо!», под которую уже рьяно отплясывали модный твист несколько десятков Зинкиных сверстников на танцплощадке в нижней части парка.

– Человек идет и улыбается, значит, человеку хорошо! Хорошо!! – призывно пела Эдита. Молодежь на танцплощадке хором вторила ей в такт, ритмично и радостно вскидывая руки кверху на каждое «Хорошо!» и бросая оценивающие взгляды на танцующих рядом.

К танцплощадке вела широкая аллея со старыми вековыми липами и фонарными столбами, бросающими то тут, то там причудливые изогнутые тени на аллею и газоны. Деревья и фонари выстроились в ряд и, казалось, кланяются каждой молодой красавице, которая горделиво и стеснительно спускалась по аллее парка к танцплощадке на звуки музыки в ожидании какого-то волшебства.

– Хорошо! А и правда, хорошо! – улыбнулась Зиночка и довольная своим принятым решением развлечься тёплым субботним вечером, совершила свой победный марш вниз по аллее, гордо вскинув голову, украшенную высокой модной причёской под названием бабетта, словно короной. Белое платье в горох по коленочки, осиная талия, игриво подчёркнутая широким чёрным поясом, и белые югославские остроносые туфельки по последней моде выгодно отличали Богиню от подруг, одетых попроще и щебетавших рядом с ней о последних своих новостях, то и дело перебивая друг друга. Немного саднила левая пятка от новой обуви, но это казалось мелочью на фоне громко и часто стучащего сердца от незнакомых впечатлений и чувств.