Зинка - страница 8

– Привет, сестренка! Всё страдаешь? Не было сегодня письма? Вот дела… – сочувственно вздохнул Колька, зачерпнув большую кружку воды из ведра и залпом осушив её до дна. Вытер рот рукавом старого осеннего пальто, подошёл к Зинке. Та сидела, не шелохнувшись.

– Ну, ты это… Не нервничай ты так. Две недели разве срок? Это армия, не танцы в парке. Мало ли что там… – Зинка молча продолжала сидеть, не реагируя на ежедневные увещевания старшего брата.

В тревоге и тоске тянулась осень. Дни становились короткими, задували холодные ветра. Мать, не переставая, топила печку. Григорий достал по знакомству дров подешевле, накололи с Колькой. Хватит дров на всю зиму. Писем так больше и не было. Вместе с ними ушла радость, желание работать, общаться в заводском цехе с народом. Никто не узнавал Зинаиду, прежде такую весёлую, открытую, звонкую. Катерина поделилась в своей бригаде с девчонками, слух и разлетелся по участку. Все понимающе помалкивали и особо Зинку не беспокоили, не тормошили.

Дом родителей Анатолия находился чуть дальше по улице, и Зинка, возвращаясь с работы и устремив издалека взгляд на заветные дырочки в почтовом ящике в надежде увидеть там белый конверт, краем глаза заметила мать Анатолия, которая шла навстречу Зинке. Ох, как неловко…

– Зина, здравствуй! Давно не видела тебя. Как дела? Работаешь? Что-то беспокойно мне, давно писем нет от Толика. Чего это он… А тебе пишет? Полгода ещё до дембеля, уж поскорее бы. Соскучилась я.

– Здравствуйте. Нет. Не пишет. Уже не знаю, что и думать. Вон слухи пошли по улице, – проронила Зинка и, опустив голову, заторопилась поскорее уйти, чувствуя, как покраснели щеки от стыда и смущения.

Вера смотрела на дочь, на её страдания, и сердце кровью обливалось. Уже сама готова была бежать навстречу Шуре-почтальонше и принести заветное письмо. Шура перестала заходить в калитку к Зинке, чтобы не травить лишний раз душу. Вот уж правда в народе говорят, что ждать да догонять это самое тяжелое для человека.

Весенний солнечный луч нагло упёрся Зинке в левый глаз. Зинка нехотя и ворча перевернулась на другой бок и натянула поглубже на ухо одеяло. Будильник назойливо тикал на тумбочке, в конце улицы истошно без конца голосил чей-то петух. Зинка в полудрёме сообразила, что сегодня суббота и никуда не надо торопиться.

Поздний апрель растопил последний снег в тенистых местах и оврагах. Весна выдалась затяжная, с ночными заморозками. За холодным апрелем пришел очень теплый май. Светало рано, вечера становились длинными, тёплыми и приятными. Вместе с последним снегом уходила потихоньку и нехотя Зинкина тревога, уступив место сильной обиде. Как же ей было обидно…. Так и не было больше ни одного письма. Случайных встреч с родителями Анатолия Зина старалась избегать, обходя двор их за три версты. Мать Вера часто бубнила про себя, гремя кастрюлями у печки, что, дескать, ославил ирод на всю улицу, подженился, поди, как Серёга. А эта дурёха ждёт всё да страдает. Вот же дура малохольная! Сколько парней хороших вокруг да рядом. Вон Славка через двор, опять же Егор Соловьев, да мало ли их! Третий год сидит взаперти, ни на танцы, ни в клуб. Вся бригада вон девчонки то в парк по лету, то в поход пойдут. Никуда! Как монашка какая. Затворница. Одним словом, дура!

Зинка прислушивалась, как бубнит и причитает стареющая мать, и начала постепенно в чём-то с ней соглашаться в душе, жалея себя и взращивая свою обиду. Обида её росла бок о бок с недоумением. Разве так бывает? В один день перестать любить? Перестать говорить о любви и нежности в письмах. В одну минуту.