Злосчастие Добродетели - страница 7

Мне бы хотелось определить литературу де Сада, рассматривая её с такого боку, как мистико-реалистическую. Ибо подобно тому, как в шиваистских культах иль древних мистериях храмовых соединение, соитие храмовой проститутки и жреца (буквальное физическое сношение) символизировало на вышних горизонтах истины соединение Неба и Земли, соединение Человека и Богини (тантрические культы), ибо в ком, как не в проститутке сильней всего воплощена Богиня: принадлежащая всем и недоступная никому… – так и в похождениях героини де Сада, Жюстины, овеществлено соединение (в иных смыслах) человека и Жизни, наших страстей и нашей добродетели… Его литература на много десятилетий опередила свою тогдашнюю эпоху, ибо время такой обнажённой, голой метафоры, ставшей реальностью повседневной жизни – тогда ещё не пришло.

Всеобщий «Садизм» нашего существования в самом неприкрытой и непристойной форме наступил лишь в двадцатом столетии. Вот когда стали «иметь» чуть ли не ежедневно, самыми разными способами и зачастую без всякого повода, просто из удовольствия. В особенности в нашем, российском существовании последних 70-ти лет. Реальность книг маркиза де Сада стала повседневностью страшной сказки русской жизни. Что же до похождений и сопряжённых с ними страданий Добродетели – читайте Варлаама Шаламова, «Факультет ненужных вещей» и Хранителя древностей» Юрия Домбровского, Солженицинский «Гулаг» и тому подобное…

Воплотилось то, чем маркиз де Сад пользовался, как литературным приёмом, используя буквальную метафору, овеществляя её в виде образов, отношений и поведения. Голой буквальной метафорой писал Вергилий. Вспомните то место, где Эней попадает в загробное царство, … «Шли вслепую они под сенью ночи безлюдной… Там, где начало пути, в преддверье сумрачном Орка Скорбь ютится и с ней грызущие сердце Заботы, Бледные здесь Болезни живут и унылая Старость, Страх, Нищета, и Позор, и Голод, злобный советчик, Муки и Тягостный Труд – ужасные видом обличья»…

И вот русская жизнь Стала этой буквальной метафорой. Сатана стал править в Москве, и возник Булгаковский «Мастер и Маргарита». Буквальный коммунизм сию же минуту стали Овеществлять герои Платонова в «Чевенгуре» в точности так, как это происходило в настоящей жизни. Пропала условность, пропал символизм метафоры – всё в жизни обнажилось, только, как говорится, пиши!

Прежде всего обнажилась сама власть, не подложенная больше деньгами и теневой настоящей и недостижимой для народа «сладкой» жизнью, власть превратилась в искусство ради искусства и неимоверно приблизилась ко всякому человеку, требуя от него соответствия себе на самом верху. Если на Западе в трёхмерном мире всё ещё разнообразных условностей, вершина власти бесконечно удалена от простого человека и соответствия требует лишь непосредственный твой начальник; в России на непосредственного начальника всегда можно было «плюнуть», а вот вершина от каждого требовала подтверждения Себя Лично. Вспомните собрания, одобряющие действия правительства в связи с вторжением в Чехословакию, например. Вся жизнь потеряла в этом смысле третье измерение, стала плоской. Условные ценности: власть, деньги, благородство происхождения – всё это сначала насильно было обесценено и обнажено, а после, как-то так, без цены, и вошло в жизнь следующих поколений. Мы изжили хлеб, не вкусив его… изжили потребительство (верней, довольство им), не получив толком ничего. Да и как было не изжить. Сегодня у тебя власть, а завтра тебя расстреляли! Деньги – забрали. Богатства – тут же лишат ближайшим декретом. А про благородство лучше не говорить: узнают – сразу в лагерь. Осталось в результате то, чего забрать нельзя, то, что человек носит с собой. Прямо, как у героини маркиза де Сада – в основном одни добродетели, да совесть.