Ребята тоже встали на скамейке в полный рост.
Настя попробовала открыть шпингалет, но он был так густо замазан краской, что не поддавался. А до приоткрытой форточки ей было не достать, хоть она и залезла на подоконник.
Тогда Ваня вспомнил про окно в приемной, где доктор осматривал ребят и раздавал таблетки. Была надежда, что никто, уходя, не заметил, что оно было приоткрыто. Он показал Насте пальцем направление в нужную сторону, Настя кивнула и на цыпочках побежала к двери из палаты. А Ваня со Славой перебрались на другую скамейку.
Настя появилась через минуту. Она не включила свет, а в темноте открыла окно еще больше – ее глаза сверкали, как звездочки.
– Вылезай, мы тебе плащ принесли, – сказал Слава.
– Не могу, этот доктор – совсем не доктор. Он что-то задумал против всего лагеря. Надо все выяснить.
– А ты знаешь, что это за котенок игрушечный? Совсем не котенок!, – и Ваня быстро рассказал Насте про превращение.
– Я заметила, что она не похожа на настоящую игрушку – слишком теплая.
Настя отпрянула от окна и прислушалась. Потом поднесла руку ко лбу и закрыла глаза.
– Ты как себя чувствуешь? – спросил Ваня.
– Хорошо, – ответила Настя.
– Тогда возьми фонарик.
– Это очень хорошо, он пригодится. А то свет в коридоре не зажжешь. Доктор ведь здесь живет, на втором этаже у него комната.
Настя снова прислушалась к чему-то в глубине лазарета.
– Надо возвращаться, какие-то звуки.
– А ты правда хорошо чувствуешь? – спросили ребята.
– Вообще-то, нормально. Я микстуру не пила. Но вот только от укола вчера не отвертелась. Может, от него немного дрожу. Но ничего, вы завтра после завтрака приходите навестить. И это окно оставим открытым.
Настя соскочила с подоконника, прикрыла створку почти полностью, помахала рукой и исчезла в темноте. В другое окно ребята видели, как она снова улеглась в постель, лицом к стенке. А потом в палату тихо вошла, облизывая мордочку, черная кошка, запрыгнула на тумбочку, нажала лапкой на выключатель. Палата погрузилась в темноту.
Утром дождя не было, ветра тоже, но облака висели низко. Все игры на улице отменили, линейку после завтрака с подъемом флага тоже. Когда шли на завтрак, Ваня и Слава видели, как новый доктор стоит рядом с Марией Дмитриевной и оба смотрят на лазарет. Ночью ему досталось от бури: крыша вся была бурая от грязи, а штукатурка отсырела и местами отвалилась.
– Что ж, придется делать ремонт, – сказала начальник лагеря.
– Разумеется, уже и строители приехали, – ответил доктор.
Действительно, у ворот стояла грузовая машина, и от нее несколько рабочих бегом тащили к лазарету лестницы, банки с краской и кисти. У их бригадира были хитрые зеленые глаза и усы щеточкой.
– Что это за цвет? – спросила Мария Дмитриевна, наклоняясь к банкам с краской.
– Разумеется, темно-серый, – ответил доктор, и его рот снова растянулся в резиновую улыбку.
На завтрак была пшенная каша. На вид она была нежная и пушистая, с желтым масляным ободком на каждой тарелке. Но повар дядя Леша почему-то ходил между рядами и покачивал головой.
– Вроде все как всегда. Пшено, молоко, соль, сахар, масло, вода. Сам варил. Но что-то не то, – бормотал он, поглаживая ребят по головам.
Костя взял в руку ложку.
– Не ешь, – толкнул его Ваня.
Славик отложил ложку.
– Как думаешь, хлеб можно.
– Хлеб, наверное, можно. И еще у меня печенье есть, после родительского дня осталось, – ответил Ваня.
