– Так девкой он без бороды бы был, – отозвалась Смеяна, прекратив дергать браслет на руке.
Чужачка сверкнула синими глазами и озорно шепнула.
– А если нет? Вообразите себе, поехала бы такая красавица к змею – с капустой в бороде…
Девицы звонко расхохотались. Глуздарь недовольно посмотрел на них и отвернулся.
– Змей возрадуется от эдакой неземной красоты, – со смешком поддержала беседу Даренка. Ехать молча оказалось невыносимым, и остро захотелось радоваться новому дню, а не тратить последние часы жизни на скорбь и уныние. – Девица на обед, борода с капустой – на ужин.
– Фуууу, – сморщилась Зоряна. – Неужели супруга не видит эдакого безобразия? Или он к ней в опочивальню так и ходит, после ужина лица не обтерев, бороды не расчесав?
– Ох, чур меня, – передернула остренькими плечами Горица. – Лучше уж к змею в пасть, чем с капустной бородой ночами миловаться…
– Едет Глуздарь на коне, борода блестит в огне, маслицем политая, капустою укрытая, – пропела тихонько под нос синеглазая.
А через миг от звонкого девичьего хохота полусонная лошаденка, запряженная в возок, испуганно заржала и едва не встала на дыбы.
**
Ехать до Змеиной горы предстояло два с половиной дня. Конники добрались бы быстрее, но гнать телеги через лес было не с руки – покалечатся красавицы, оцарапаются, куда их потом таких змею отдавать? Разгневается гад, еще и сопровождающими закусит, за то, что не уберегли. Потому ехали медленно, останавливаясь на привалы возле речек – лицо умыть, воды набрать, да в траве поваляться. От долгой езды спина заболит неминуемо, и неважно, где ты ехал, в седле верхом или в возке с деревянными лавками.
Охранять драгоценный груз отправили четверых парней из княжеской младшей дружины да двоих отроков, младшему из которых, Овсеню, едва минуло тринадцать зим. Так далеко от дому он еще не уезжал, и теперь сердце то сладко щемило от предвкушения дороги через Буршин лес, где наверняка его ждут диковинные тайны с чудесами, то трепетало от тревоги. Может, и лесовиков с болотниками увидеть доведется. И хорошо бы просто увидеть, а не попасть к ним в лапы.
И еще было жалко девчонок. Овсень то и дело оглядывался на телегу и шмыгал носом. Эх, нет у него волшебного меча-кладенца, как у былинного богатыря Ильи Муромца, а если и был бы – толку с него? Илья, сказывают, сначала тридцать лет и три года на печи лежал, силу копил, чтобы с оружием совладать. А он, Овсень – незаконный сын посадника из Южного Староместья, и только поэтому удача ему улыбнулась – послушал отца князь, взял ко двору расторопного мальчишку, и не на кухню котлы драить отправил, а сразу дружине в помощь определил.
Но все равно до дня, когда Овсень возьмет в руки меч, выкованный специально для него, еще ой, как далече. А значит, не бывать ему героем, не спасти красавиц от чудовища многоглавого. Окопался гад под горой, не выкурить его никак. Матушкин младший брат пытался уже, в ватаге с другими парнями. Сожрал их змей и костями не подавился, образина. Овсень вздохнул и снова посмотрел на девиц.
Дружинники же его вертлявость расценили по-своему и начали похохатывать, сначала тихо, потом во весь голос.
– Небось, столько красивых девок за раз и не видел, а, малой? – скалил зубы Вакута. Лицо у него щекастое, бородой заросшее, еще и конопушки по носу и лбу рассыпались, словно просо. Говорят, женщины с ним раньше неласковы были, замуж за рябого ни одна не пошла. Теперь же он, разбогатев в княжьей дружине, мог жениться на любой умнице, но уже сам не хотел. Проводил редкие свободные деньки в веселом доме и, не стыдясь, говорил прилюдно, что бабы падки только на серебро в кошеле.
