К вечеру грустный город вновь хмурился низкими тучами, мрачнел, томился без парадного освещения. Новый мэр экономил электричество. Шпиль Петропавловской крепости осиротел без Ангела, чёрной иглой раздирал нависающую над городом тяжёлую, грязную, промозглую вату облаков. «Белые» ночи зависали над городом серыми простынями.
Романтичное явление просветлённых ночей коренные петербуржцы не замечали.
Время тянулось тягостной, беспросветной и безрадостной резиной.
В городе Петра накануне прорвало метро, затопило «Площадь мужества». Петербуржцы выживали, воспитанные на мужестве блокадников. Нищие, стойкие бессребреники, они всё ещё верили в «светлое будущее», которое обещало им в недалеком прошлом совправительство, канувшее в Лету.
Нарушая гармонию каменного покоя вечного города, мимо монументальных, мраморных львов, с мокрыми добрыми мордами, по Английской набережной в туче водяной пыли, словно капля ртути по воде, пронёсся серебристый «мустанг». Уверенно, грузно, по-хозяйски важно следом проплыл чёрным броневиком джип. Асфальт набережной грозно шипел под колесами тяжёлой машины.
«Мустанг» юзом развернуло и занесло на мост Лейтенанта Шмидта. Джип протащило дальше по набережной. В сыром воздухе раздался треск выстрелов, будто ломались сучья старых деревьев от падения с высоты грузного тела. Звонкими брызгами стекла рассыпался плафон фонаря на мосте. Время тягостного беспредела пожирало город.
Синяя надпись белыми буквами на фасаде дома по Невскому проспекту до сих пор предупреждала: «При обстреле эта сторона улицы наиболее опасна».
Под чёрными сводами арки мрачного питерского двора нервно и беспокойно помигивал синий маячок милицейского «воронка». В щупальцах фар передвигались по колодцу двора люди в форме, склонялись над двумя распростёртыми чёрными телами, застывшими в стекле луж на щербатом асфальте. Над людьми нависали, горбатились на жёлтых стенах их гигантские уродливые тени. Будто перелетала от подъезда к подъезду, ослепительно сверкала фотовспышка. Казалось, следом должны были раздаться раскаты грома и разразиться гроза. Но в колодце двора замер затхлый воздух, «застыла» мертвенная тишина, иногда нарушаемая цоканьем каблуков.
– Не наши. Явно. Залётный молодняк, – уверенно заявил милицейский капитан, хрипло, простуженно откашлялся. – Одежда простецкая. Морды тупые, крестьянские.
– Жуткая экспрессия смерти! – восхитился в состоянии ужаса и омерзения фотограф – лохматый парень в драной, джинсовой куртке, склонился для следующего снимка перед неестественно белыми, будто загримированными, ликами трупов. – Невыразимая дикость грани жизни и небытия! Маски Аида.
– Хорош базарить! Словоблуд. Не надо так крупно снимать! Детали делай, но ясные, точные, внятные! Не нужны твои изыски и художества! – возмутился интеллигент в шляпе и старомодном пальто, в тонких хирургических перчатках, судмедэксперт. Он беспристрастно осмотрел заголённые тёмно-бледные тела убитых, оценил огнестрельные раны груди, тяжко вздохнул. К смерти даже за тридцать лет работы в следственном отделе было невозможно привыкнуть.
– Не забывай об общих планах, Марат. Сделай несколько средних, – смягчился к живым, посоветовал эксперт. – Зафиксируй расположение тел. Детали выдели, важные для следствия, а не лично для тебя, художник с большой буквы Ху. Колото-резаную рану горла сними во всех ракурсах. Надо понять, чем резанули. Татуировки кадрируй, каждую отдельно. Прочитаем, где, кем и когда были набиты. Блокнот с выдранными страницами сними. Видишь, продавлины на листах, вероятно, от нажатия шариковой ручкой. Можно выявить текст. Ботинок… предположительно совместного производства, старые наручные часы «Полёт». Это поможет опознать трупы, – и судмедэксперт продолжил занудным тоном для диктофона с микрокассетой, что держал в левой руке:
