Вариар молча развернул коня и поехал обратно в город, даже не взглянув на то, как тело его брата попытались отстегнуть от помоста.
– Оставьте его, – приказал Вариар, придержав коня. – Пусть лежит тут. Он не достоин быть погребенным. Ээн тот, кто пытался говорить от имени богов, не имея на то права. Пусть теперь смотрит на бога, чьим именем он прикрывался. Эльди, я хочу, чтобы все жрецы клана Сал были доставлены в Арис в цепях, как и мать этого чудовища.
– Слушаюсь, Ваше величество, – гаркнул командующий армией, развернул коня и погнал его галопом в расположение армейского гарнизона.
Им предстояла непростая задача: сломить сопротивление клана Сал и справиться с бешеной женщиной, которую, как точно знал Эскур, сразу же обвинят в убийстве матери императора. Он не верил, что кто-то может быть настолько подлым, что лишит жизни благородную женщину, которая способна была воспитать столь благородного и мудрого сына. Если бы не эта женщина, не было бы и империи ее имени. Эскур вздохнул, подумав, что все хорошо начиналось, а закончилось такими неприятностями. Но он сам выбрал себе правителя, а значит, будет следовать за ним и в мудрости его и в заблуждениях. Верховный жрец, сделал знак всем остальным жрецам замолчать. Гимн – молитва о спасении – стих. Эскур пошел в сторону города, стараясь не думать об ошибках Вариара. В конце концов это было его обязанностью – не дать тому ошибиться, или вымолить для него прощение у богов.
***
Третий месяц осени амлар. Двадцать восьмой день месяца.
4 год от рождения империи
Хлауд смотрел в воды Кивара, который откликнулся на стихию, захватившую Арис. Его воды почернели, налились гневом и набрасывались на пристани с особой яростью. Свинцовые тучи нависли над городом, давя на него своим весом. То и дело небо вспыхивало от рассекавших его молний, на миг заливая мертвенно-бледным светом городские улицы. Все горожане сидели по домам, стараясь не высовывать нос наружу. Не работали даже вечно открытые в столице таверны. Хлауд с сожалением посмотрел на бокал дамийской Черной крови у себя в руке: приходилось опустошать собственный винный погреб, вместо того чтобы спокойно посидеть за столиком в прекрасной таверне в компании старых друзей, обсудить последние новости.
С казни Ээна прошло четыре месяца, и вот-вот должен был вернуться Эльди с пленниками. Эшафот так и не разобрали, впрочем, тело самого Ээна тоже не убрали. Его растащили вороны и бродячие собаки, оставив одни лишь жалкие останки, закованные в тяжелые цепи. Теперь эшафот был готов принять следующего преступника, приговоренного к смерти заранее, и его ждала такая же жуткая смерть, как и Ээна. Хлауд поежился, вспоминая конвульсии осужденного. Тот все пытался дотянуться до горла, остановить неудержимо уходящую кровь, но не мог этого сделать. Короткие цепи, удерживавшие его, не позволяли поднести руки к широкой ране на шее, в которой булькала и пенилась кровь. Но даже если бы у него получилось дотянуться, это не помогло бы. Палач оказался мастером, он быстро и надежно вскрыл вены Ээну, позволяя крови стекать на помост, собираясь в большую, пахнущую металлом, темно-красную лужу. Даже горло было перерезано особым образом, делая смерть жертвы мучительной и, насколько это возможно при таком способе, долгой. Насколько Хлауд знал, главным имперским палачом стал бывший забойщик скота, который ловко умерщвлявший животных, которые потом отправлялись на прилавки мясных лавочек, и он хорошо знал, как убить человека. Несмотря на свой щуплый вид, он оказался сильным, даже мощным, и был вполне способен отрубить бычку голову одним ударом. Чего уж говорить о человеке. Многие воины имперской армии и гвардии императора изумлялись его умению, ведь они не понаслышке знали, что значит рубить кости. Но способ казни за измену был более проще, но страшнее, нежели банальное обезглавливание. Хлауд даже не мог представить, каково это лежать и чувствовать, как капля за каплей из тебя утекает жизнь.
