Она не была уверена, что последние ее слова – правда, но не сомневалась, что добровольная смерть Правены уж точно помешает ей вновь обрести мужа на том свете.
Правена задумалась, опустив голову. Малфа угадывала – сейчас Правена потеряла мужа второй раз, потеряла надежду уже вот-вот увидеть его снова. Возможное свидание откладывалось… на много лет, может, двадцать или даже тридцать. И все это время она будет одна, будет страдать под гнетом горя. Одинокая жизнь разворачивалась перед ней длинным-длинным полотном, и нужно немалое мужество, чтобы свыкнуться с мыслью об этом пути.
Ты прости-прощай, мой лада милое,
Дорогой мой Улебушка Мистинович…
– начала Правена, не поднимая головы.
У Малфы и Сванхейд немного отлегло от сердца – вдова начала причитать, а значит, смирилась с разлукой.
Пришло нам с тобой последнее расставаньице,
Вековое больше да несвиданьице.
Проводили тебя во последний путь,
Во последний путь да во дороженьку.
Ты прости меня, ладо милое,
Что мы жили с тобой да мало годичков,
А мы не ссорились да не ругалися,
Не ругалися да не рядилися.
Я тебе во всем была жена покорная,
А не простилася с тобой да в ту дороженьку,
Не увидела тебя во твой последний час,
Не закрыла тебе да очи ясные,
Не сложила тебе да руки белые…
Слушая, Бер взглянул на Святослава. Князь поначалу был хмур, в ярких голубых глазах просвечивало недовольство: он бы счел весьма уместным, если бы молодая жена отправилась вслед за Улебом. Но, слушая ее звонкий молодой голос, князь постепенно расслабился, задумался, на лице появилась печаль. Особенно печалиться о ком-то другом он не умел, так может, предвидел, как над его собственной могилой когда-то будет причитать жена?
Я пошла бы с тобой во дорожку дальнюю,
Во дорожку дальнюю, невозвратную,
Да не ведаю к тебе пути-дороженьки,
Не догнать мне тебя во синем небушке.
У кого я тебя да стану сыскивать,
У кого да стану я спроведывать,
Уж неоткуда мне тебя будет не выглядеть,
Из темна́ леса́ да не выкликать…
Жальник, где хоронили жителей Хольмгарда, лежал к востоку от города, а напротив, за ручьем, на лугу раскинулся стан Лютовой дружины. Лют пришел сюда вместе с большой дружиной Святослава, но Сванхейд позволила ему расположиться здесь, а не за Волховом, где такая скученность не привела бы к добру. Ручей был словно малая Забыть-река. К северу от него стояли молчаливые, поросшие травой могилы с высокими насыпями покойных конунгов и их приближенных, более низкие или вовсе скрывшиеся в траве – простых людей. К югу кипел жизнью стан живых – с шатрами из грубой шерсти, навесами из ладейных парусов, шалашами из веток и сена. Дымили костры, кипели черные котлы, ходили бараны и даже коровы, купленные Лютом на мясо для дружины. Когда ветер дул к жальнику, над могилами плыл дым от костров, веяло запахом варева, долетали голоса оружников.
Сидя возле могилы Улеба, Правена видела шатры и людей в отдалении, но смотрела на них будто из мира мертвых. Свежую насыпь в несколько дней, наняв людей, возвели на полную высоту, как пристало человеку королевского рода, и она уступала лишь могилам правивших конунгов – Олава, Улебова деда, и двух его предшественников. Впервые Правена пришла сюда в самый день приезда, с угощениями от поминального стола, но потом приходила каждый день, то с Малфой, то с Бером, а то со Сванхейд. Каждое утро, после еды, ее тянуло сюда, словно она оставила здесь часть себя самой. Опираясь на руку Правены, Сванхейд ходила от насыпи к насыпи, рассказывая о тех, кто в них лежал.
