– Трое, – насторожился Ингварь и заторопился: – Я как раз о том тебя попросить хотел. Ежели меня отпускаешь, то уж их вроде как сам бог велел. Они ни в чем не повинны.
– Боярина Онуфрия я с собой заберу, не взыщи. По нему веревка давно навзрыд плачет. Остальных же можешь найти, и я прикажу их освободить. Лишь бы они мечи не успели обнажить. Как их имена?
– Боярин Кофа Вадим Данилыч, – заторопился Ингварь. – А еще Костарь и Апоница.
– Слыхал? – повернулся Константин к одному из дружинников, стоящих чуть позади князя в ожидании распоряжений. – Сейчас пойдешь с князем Ингварем, и он поищет среди пленных своих людей. Всех, кроме Онуфрия, освободить и отвести к нему в шатер. – И он вновь обратился к Ингварю со странным вопросом: – А вот этот Апоница… Не он ли случайно был дядькой-пестуном[18] у княжича Федора Юрьича?
– У княжича не было дядьки, – помрачнев, ответил Ингварь. – Федя после пострига[19] приболел малость, а потом… – Он замялся. Упоминать о трагической судьбе зарезанного мальчика лишний раз не хотелось, и юноша резко сменил тему разговора: – А Онуфрия ты здесь не ищи. Он уже в монастырь ушел и схиму приял. – И, упреждая дальнейшие вопросы, уточнил: – Что за монастырь – не ведаю. Он мне не сказался – молчком утек. Почуял, поди, что из веры моей вышел, вот и упредил, а не то бы…
– Раз в монастырь – значит, и от меня утек. Жаль, жаль, – поморщился Константин и указал на дружинника. – С ним иди. Как остальных разыщешь – сразу всех в свой шатер отправляй, и пусть они там пока посидят…
– В свой?! – удивился Ингварь. – Так ведь рухнул он!
– Кто? – нахмурился, недоумевая, рязанский князь.
– Шатер мой.
Юноша повернулся, чтобы показать, где именно находился его шатер, но обнаружил, что тот продолжает стоять как ни в чем не бывало. Просто после начала всей этой кутерьмы Ингварь так ни разу не повернулся в его сторону – было не до него, вот и не увидел, что он уцелел, причем единственный из всех.
– Это Хвощ подсказал, куда именно ты зашел, – пояснил Константин. – Вот мои вои его и не тронули.
– Вот уж не думал, что ты так ко мне, – пробормотал окончательно смутившийся Ингварь.
– Ты хороший человек, – одобрительно хлопнул его по плечу рязанский князь. – Прямой, честный, смелый. Такие, как ты, не продают и слово свое всегда держат. А что немного запутался – не беда. Главное, понял быстро. А сейчас ступай, а то я тороплюсь сильно. Нас с Вячеславом еще две рати ждут, вот и приходится поспешать.
О том, какая из них страшнее, Константин и сам не знал. У страха глаза, как известно, велики, поэтому количество, которое назвал ему гонец, прибывший с восточных рубежей княжества, из-под Ижеславца, можно было смело делить пополам, а если как следует подумать, то и еще раз уполовинить. Хотя все равно оставалось много – тысячи три-четыре. Русские-то они русские, но, во-первых, далеко не все – дикой мордвы больше половины, а во-вторых, жечь и грабить будут точно так же. Обычаи сейчас такие, ничего не попишешь.
Но это на востоке. На юге же степняки, а они, почитай, и вовсе зверье. Все возможное, чтобы остановить самую опасную из двух орд кочевников, которая была под рукой Юрия Кончаковича, бывшего тестя Ярослава, Константин сделал. Гонец к бывшему шурину и побратиму Даниле Кобяковичу, хану другой орды, был послан еще по весне. Просьба была одна – удержать Кончаковича.
Ответ Данило прислал, пообещав сделать все, что в его силах. Однако предупредил, что Юрий Кончакович ныне силен, а потому воевать с ним ему, Кобяковичу, не с руки, и если уговоры не помогут, то пусть Константин сам думает, как ему защитить свои грады. Оставалось гадать, сумеет ли побратим убедить хана-соседа по степным угодьям отказаться от набега.
