Священник мрачно посмотрел на воеводу, прикоснулся губами к самому краешку своего кубка и с тяжким вздохом отодвинул его в сторону. Ну как им объяснить, что политика – такое тонкое, а главное, грязное дело, что он всегда, сколько себя помнит, шарахался от нее, как… Нет, «как черт от ладана» вроде неправильно – священнослужитель все-таки. Словом, чурался и избегал всячески. Ну не его это дело. Если бы только что, буквально пару-тройку минут назад, князь не согласился начать строительство храма, пообещав отдать на него все свои деньги и даже занять, коли не хватит имеющихся, ему было бы легче. Тогда бы он попросту решительно отказался, и все. Да и сам Константин о чем думает? Неужто не понимает, что по причине своей неопытности и простоты отец Николай загубит все дело на корню?
– А почему я? – как-то по-детски наивно спросил он.
– А кто, отче, если не ты? – невнятно промычал Вячеслав.
Говорить нормально он не мог, мешала закуска во рту. Константин спокойно разъяснил:
– Говорю же, что тебе придется обращаться не только к императору, но и к патриарху, который сидит в Никее. А кому сподручнее это сделать, как не тебе, православному священнослужителю? Да ты не тушуйся, – ободрил он приунывшего священника. – Хитрить, ловчить и жульничать тебя никто не заставляет. Действуй по-простому, в лоб. Мы им Царьград, а они нам греческий огонь и… митру патриарха.
– Зачем? – опешил отец Николай.
– Э-э, дорогой! Скоро к нам из степей горячие гости приедут, горячий прием им нужно организовать, чтоб надолго запомнили, – зачастил Вячеслав. – Мед пить будем, шашлык кушать будем. А как шашлык без огня пожарить? Никак.
– И свой тут не годится – импортный нужен, – подхватил Константин. – А что касается митры патриарха, так тут вообще все ясно. Хочу, чтобы церковь на Руси была полностью независима от ромеев[5]. И наденут они эту шапку на того, кого мы им сами укажем, ибо нам грек без надобности. Своего, русского поставим.
– И никакой дипломатии, – усмехнулся Вячеслав. – А если начнут юлить и выкручиваться, скажешь, что торг здесь неуместен. Либо да, либо нет – все остальное от лукавого. Я правильно процитировал? – осведомился он.
– Правильно, – уныло вздохнул отец Николай, пытаясь заставить себя примириться с мыслью о том, что вести посольство придется и никуда ему от него не деться.
– Вот и славно, что ты все понял, – обрадовался Константин. – А для надежности, чтоб ваше с Феодором свидание железно состоялось и чтобы он к тебе прислушался, действуй через его зятя.
– А не через сына? – уточнил священник.
– Нет, через зятя. Сыновей у него нет – одни дочки. Муж старшей из них – Иоанн Дука Ватацис. Кстати, именно он через пару лет[6] и станет императором после смерти Феодора.
– И как ты все это помнишь? – изумился в очередной раз Вячеслав. – И даты, и имена, и фамилии, и даже характеры. Вот я бы нипочем.
– Ты же всех своих солдат в батальоне помнил? – усмехнулся Константин.
– Ну еще бы. Вот, помнится, был у меня такой славный парнишка. Русский, из Пензы. Серегой звали. А фамилия чудная – Идт. Так я его Итд прозвал. А еще…
– Вот и я тоже своих королей, императоров и князей помню, – перебил его князь. – Они для меня те же солдаты. Солдаты истории. Так же воюют, убивают, побеждают или проигрывают. Всего понемногу.
– Сравнил, – протянул воевода. – У меня живые люди были, а у тебя…
– Понимаешь, Слава, во все времена историю делают личности. Именно от них не меньше чем на две трети зависит, куда и как повернется судьба того или иного государства. А иной раз, как, например, в случае с Литвой, и чуть ли не на девяносто процентов
