Знак Саламандры - страница 31

Снаружи снова валит снег.

Я хочу проснуться.

А на ужин в тюрьме макароны. С тушёнкой.

Гошка от них воротит нос, и специальный корм в отдельной мисочке ему нравится ничуть не больше – наверняка самый дешёвый. Меня уже предупредили, что за содержание дракона будет выставлен отдельный счёт, ибо государство обязано обеспечивать всем необходимым преступников, а не их домашних питомцев. Но корм, по крайней мере, есть, а клетку разрешают открыть – при условии, что я сама буду отвечать, если дракон кого-то цапнет.

Опасения, что меня тоже посадят в условную клетку с решёткой во всю стену, как показывают в кино, не оправдались: тут все стены нормальные, и дверь тоже, хотя и с решётчатым окошком. В камере стоят три железные двухъярусные кровати, под окном – стол со скамейкой, уголок с «удобствами» отгорожен невысокой стенкой. Напротив через коридор такая же дверь, за ней сидят какие-то нетрезвые мужики, которые при виде меня бурно радуются: пытаются знакомиться, пошло шутить и требуют «выглянуть в окошко». Я забиваюсь в дальний угол, который не просматривается сквозь решётки, и слышу, как один из моих сопровождающих что-то говорит «соседям». Пьяный голос удивлённо уточняет: «Че, правда? Офигеть!»

«Наверняка опасной ведьмой пугает», – думаю зло. Очень стараюсь не скрипеть зубами и ни на кого не смотреть, пока второй охранник снимает с меня наручники.

– Придержите зверя, – просит он, вынимая из кармана тонкий ошейник с длинной цепочкой.

– Он не кусается, – говорю машинально.

Полицейский хмыкает:

– Я тоже всем так говорю, когда гуляю с доберманом. Почему-то не верят.

Он с сомнением разглядывает драконью шею, потом застёгивает тонкое металлическое кольцо поперёк Гошкиного пуза. Тот удивлённо крутит мордой, пытаясь понюхать непривычное украшение. Полицейский цепляет второй конец цепочки к стоящей на столе клетке, улыбается и выпрямляется.

– У нас тут в основном вот такой контингент, – говорит он, кивая в сторону коридора, и мне слышатся извиняющиеся нотки. – Вы не бойтесь, к вам мужиков не посадят, а эти в целом смирные, и дежурный рядом, если что.

Не хочу представлять себе это «если что».

– Спасибо, – выговариваю хрипло.

Он чуть приподнимает брови, потом кивает и удаляется. Я слышу, как в замке поворачивается ключ, выжидаю полминуты, а потом стягиваю сапоги и с ногами влезаю на койку. Заворачиваюсь в серое шерстяное одеяло, прислоняюсь спиной к стене, закрываю глаза и чувствую, как Гошка, звеня цепочкой, влезает мне на плечи и затихает.

Не хочу думать. Ни о чём.

Успокоительное всё-таки действует, я успеваю задремать и проспать часа три-четыре. Потом приносят те самые макароны и горячий чай, и я потихоньку пытаюсь соображать о случившемся.

Получается плохо.

Нельзя было идти на конфликт, нельзя было ругаться, нельзя было поддаваться на провокацию этой… Нет, я даже мысленно не могу назвать имя и не разреветься. Стискиваю зубы, запрокидываю голову, нет, не сейчас… Я ни в чём не виновата, и ничего такого я не хотела, и да, разозлилась, но нет, у меня даже мыслей не было, чтобы решить проблему настолько радикально. Да, она дура и стерва… была, во всяком случае, но ведь это не повод!

«Ты просто меня терпеть не можешь, – звучит в голове знакомый капризный голос. – Как в школе…»

Как в школе.

Закрываю лицо ладонями. Со школы прошло столько лет, а я…

Всё ещё её ненавижу.

Как тогда.

Больше, чем тогда, потому что сейчас она устроила мне куда большие проблемы. А презумпция невиновности – отличная вещь, которая работает с другими людьми, вот только договориться с собственными комплексами куда сложнее.