– Ты уверен, что он в его нынешнем состоянии хоть как-то нам поможет? – осведомилась Ненн.
– Я в единственном состоянии, когда могу и хочу помогать, – прохрипел слепой ребенок. – То есть в состоянии, в котором хочу пребывать до конца моей бесконечной жизни.
Он смачно отпил из бутылки, слишком большой для детских рук. Я гораздо чаще видел Глека пьяным, чем трезвым, но вид бутылки по-прежнему раздражал. К тому же Глек когда-то был очень умным.
– Ладно, пойдем уже, – сказал я. – Это дело для нас с тобой.
Малдон глубоко вдохнул.
– Знаешь, я чувствую даже отсюда. Оно затекло и осталось, как фабричный дым зимой. Воронья лапа… ух…
Он вздрогнул. А я задумался – и уже не в первый раз – над тем, так ли уж отличаются Глубинные короли и Безымянные. Сила Шавады дышала отравой в искалеченном теле Малдона несколько месяцев. Потом я заключил сделку и освободил Глека. То, чего я сейчас от него хочу – трудно. Кое-кто сказал бы, что и жестоко. Но мой господин гораздо более жесток.
– А это знакомо, – скривившись, пробормотал Глек, когда мы спустились к останкам.
– Я не дам тебе ступить ни во что хлюпающее, – пообещал я. – Я знаю, что к крови никогда по-настоящему не привыкнешь.
– Да не в этом дело. Когда чувствуешь, как твоя кровь закипает внутри черепа, чужая больше не волнует. Тут воняет древней жуткой магией. Она висит в воздухе, будто туман. Ты разве не чувствуешь ее?
Я немного подумал, нахмурился.
– Магией «малыша»?
– Она похожа, но другая. Магия «малышей», будто река в паводок – ледяная, но брызжущая насилием. А тут что-то похожее на ледник: спокойное, застывшее. И мощное.
Малдон вылакал свое пойло и отшвырнул бутылку. Та покатилась в подсохшую кровь. Глек Малдон был сильнейшим спиннером на границе перед тем, как княгиня Хероно предала его Шаваде. Но когда я вырвал Глека из лап Шавады, ободрал магию «малышей», спиннерские способности ушли вместе с ней. Глек однажды признался мне, что потерять силу хуже, чем лишиться глаз. Их я вынес из головы Глека мушкетной пулей.
Только святые духи знают, как Малдон пережил такое увечье. «Малышей» всегда очень трудно убить. После Осады я с дюжину раз подумывал о том, чтобы перерезать Малдону глотку. Может, я оказался чересчур сентиментальным, или меня достало убивать. Ну, в общем, я рад, что не прикончил его тогда. Глек оказался полезным. Трудно сказать, свихнулся он окончательно или сделался попросту исключительно вредным. Тнота с Ненн считали, что Глека нужно кончить. Но, как по-моему, в изуродованном детском теле Малдон больше никому не мог навредить всерьез.
Я показал Малдону приоткрытую дверь. Он остановился перед ней и, хоть и был пьяный вдрызг, явно что-то ощутил. Он вздрогнул, медленно, тяжело задышал.
– Оно было под сложными мощными заклятьями, – буркнул он. – Не знаю, что сюда повесил Воронья лапа, но даже от остатков мои яйца лезут из мошонки в брюхо, пусть их и всего ничего, этих яиц. Если бы кто-нибудь попытался проломиться сюда, не обезвредив заклятия, то здесь бы и остался – скорее всего, размазанным по стенам.
– Да с какого хрена кто-то вообще смог взломать заклятия Вороньей лапы? – хмурясь, спросила Ненн.
– Ты что, спрашиваешь меня, понимаю ли я магию Безымянных? – хихикнув, осведомился Малдон. – Так вот, я не понимаю. Тут надо спрашивать не «как», а «кто». В этом мире немногие могут сломать его заклятие. Конечно, есть и другие Безымянные. Да и Глубинному королю не составило бы труда справиться с парой статичных заклятий. Но если бы сюда явился король, у нас бы появились проблемы похлеще этой.
