Или компромисс возможен? Если сейчас вернуться да предложить парикмахерше поехать с ним отдыхать на Бали прямо сегодня, на полгода, интересно знать, – согласится? Кольца на руке нет, значит, не замужем или не сильно замужем. Разве не всё равно, где программировать: в хрущёвке чужого города, куда приехал просто для ознакомления с родной страной и где доживёт год, а потом переедет в следующую область, или на жарком тропическом острове, но в прохладе номера отеля с кондиционером? Нет, он слишком ненавидит её за то, что она только что с ним сотворила, чтобы жить вместе.
Сидел, сверяясь с часами, терпя до последней минуты, когда можно ещё не опоздать к стоматологу. Под конец достал из кармана монетку. Орёл – идти приглашать на Бали, а если не согласится, то… что-то делать, решка – топать к зубному врачу. Выпал спасительный зубной, который задаст ему сейчас такого жару, что не до парикмахерши станет. Перед глазами всё померкло от горя расставания. Он встал и осторожно зашаркал к автобусной остановке, пребывая в полной темноте.
– Так, у вас лечение, – улыбнулась женщина небольшого ростика, в голубоватом халате и голубоватых операционных штанах, голубоватой же шапочке. – Откроем ротик. С укольчиком? Аллергии нет?
Славик лежал на длинном стоматологическом кресле, в глаза светила лампа.
– Конечно, с уколом. Нет, нету.
– Работа с импортной пломбой обойдётся в две двести, с нашей – тысяча семьсот рублей.
– Делайте с импортной.
Когда обезболивание состоялось, врач с сестрой взялись за него на пару, с двух сторон. Стоматолог диктовала всякие страшные слова, от которых в венах стыла кровь, а медсестра записывала в карточку, лишь изредка уточняя самые-самые гадости. Надев на лицо пластиковое забрало, врач принялась пилить зуб, не больно, но противно, а сестра, разодрав ему рот, вставила шланг, и в одном режиме прыскала охлаждающей струёй воды, в другом отсасывала накрошившийся жидкий мусор. Затем медсестра убежала по своим делам, врач осталась одна. Шланг с водой теперь придерживал Славик, врач управлялась одна за двоих, как многостаночница советских времён. Конечно, ей было неудобно. Пришлось локтем левой руки упереться в предплечье пациента, другим в его грудную клетку, а самой возлечь сверху так плотно, что Славику трудно стало дышать, но он терпел и держал шланг.
– Не больно?
– Нет.
Она снова налегла. Включила свой бур, фонтан белой жидкости ударил ей прямо в лицо, защищённое маской. «Предусмотрительная какая, – восхитился Славик. – Профи. Но работка – ужасная. Ни за что бы не согласился таким делом заниматься, лучше бутылки собирать по мусоркам, однако нужная». Он терпел и терпел. Она пилила и пилила, конца тому дуплу не было видно. Уже и неприятно, и больно. Иногда казалось, что врачиха сошла с ума от своей работы, пилит буром прямо в челюсть, не зря кровь струйками прыскает на маску. Наконец дала немного отдохнуть, сменила иглу в своём станке, попросила открыть рот и, примеряясь, снова прилегла на него. Бур завизжал в зубе, Славик закрыл глаза. Сквозь рубашку и халат он вдруг чувствовал, как по его твёрдой грудной клетке расплющилась её мягкая правая грудь. Раньше стоматолог лежала так же, но было как-то не до того, теперь он ощутил её расплющенное тело, и даже удивился: бедная ты моя, да как тебе не больно? И на какие жертвы приходится идти врачу из-за сбежавшей медсестры, тискаться о чужого мужика-пациента буквально за гроши, хотя зарабатывает она, конечно, побольше парикмахерши. А всё равно по сравнению с ним – сущие гроши.
