– Закругляйся, – велела мисс Р. – Сходим поужинать в «Ласточкин хвост».
– Спасибо, но я не смогу, – отказалась я. (Блюда там стоили по пятьдесят центов.) – Никак не получится.
– Хватит мямлить и надевай жакет. Я угощаю. Потом отправлю тебя домой в дилижансе.
Маман придет в неистовство и будет теребить свои четки, но я приберегу вину и разъяснения на потом. Не могу же я отказаться от ужина в ресторане. Мы вышли на вечернюю июньскую улицу, воздух был бархатный и бодрящий. Две девчушки в клетчатых платьях катили по дорожке хулахуп. За ними с лаем несся пес. Дотти Викс вышла из своей пекарни возле редакции «Мунстоун рекорд» и подметала деревянный тротуар. Она помахала К. Т.:
– Привет, Трина!
Несколько женщин в платках прошли мимо, болтая на итальянском. Они несли мешки с мукой, и руки их были мускулистые и загорелые, как и у меня. В своем пыльном школьном платье я буду в «Ласточкином хвосте» оскорблением для глаз посетителей. Это двухэтажная гостиница, окруженная большим крыльцом-террасой.
Мисс Редмонд поприветствовала служащего за стойкой:
– Привет, Хал! Как поживает мой старый приятель Халявщик?
– Надо же, моя прелестная мисс Клякса! Как поживает бизнес лжи и сплетен?
– Чудесно, Халявщик, благодарю, – она послала ему поцелуй.
Он вернул его и представился мне:
– Хал Бринкерхофф, консьерж гостиницы, к вашим услугам.
– Познакомься с Сильви Пеллетье, моей новой помощницей, – представила меня мисс Редмонд.
– Берегитесь, мисс Пеллетье, – предупредил он. – Не доверяйте ей! Съест вас живьем!
– Кто бы говорил! – мисс Редмонд силилась не улыбаться.
– Она заставит вас сделать признания, о которых вы пожалеете. Она еще та проныра.
– Но мне так и не удалось выудить из тебя ни слова о бандитах, которые тут отсиживаются.
– Бандитах? – он приложил руку к сердцу с видом искреннего недоумения.
– Паджетты не единственные жулики в городе, приятель Хал.
Я ждала, что еще скажет К. Т., представляя себе разных головорезов, но она замолчала.
В обеденном зале моя начальница заказала виски, а мне кока-колу: я попробовала ее впервые. Я сидела как на иголках, нервничая: она съест меня живьем.
– Твой отец работает в каменоломнях? – спросила она. – Что он думает про компанию Паджеттов? Он состоит в профсоюзе? Состоит в ИРМ? Ходит на собрания? Он разговаривал с Джорджем Лонаганом, когда тот ходил туда наверх?
– Мы встречались с мистером Лонаганом, – ответила я неуверенно. – Он попросил отнести вам письмо.
– Вот это фокус! – воскликнула она. – Так это ты? Джордж сказал, что его выгнали из города за то, что агитировал рабочих шлифовальной фабрики. Он думает, у него есть шансы поднять на борьбу парней из каменоломни. А ты как считаешь?
Она засыпала меня вопросами, но на те, которые касались родителей и их мнения, я не давала ответов. Боялась, что доставлю неприятности отцу, как предупреждал Лонаган.
– Не знаю, мадам, – отвечала я на все расспросы.
– Что сподвигло тебя написать про ослов? – Брови ее раздраженно выгнулись.
– Мне стало их жаль.
– Вот именно! – воскликнула она. – И это мне понравилось в твоем сочинении. Ты сочувствуешь угнетенным.
– Угнетенным ослам, – тихо пробормотала я.
– Угнетенным ослам! – она хлопнула себя по ноге. – Ты сразу мне понравилась.
Это стало для меня новостью и облегчением.
– Но вот чего я не понимаю, – продолжала она. – Большинство сочинений, казалось, были написаны баранами. Как ты научилась связно писать по-английски?
