– Я бы с радостью прочитала их все.
– Что у тебя здесь? – он изучал мой выбор, наклонившись через мое плечо. – «Дом веселья». Ха! Точно не про наш дом.
Что он имел в виду? В Инге было полно веселья, она все время смеялась.
– Не читал, – сказал Джаспер. – Расскажи потом, понравится или нет. – Он с отвращением показал мне книгу, что держал в руках. «Энеида». На латыни! И я воображала, что смогу подтянуть его по латыни, когда он читал Вергилия в оригинале. – Предпочитаю Джека Лондона, – сказал он. – Больше всего нравится «Белый клык». Но приходится грызть этот вот кусок гранита, чтобы не опозорить семью. Ненавижу латынь.
– Мне она тоже не нравится, – поддержала я. – От этих глаголов голова болит.
– Мы не любим одно и то же! – воскликнул Джаспер. – Родственные души.
Вполне возможно. Интересно, что еще мы оба ненавидели? Какая еще общая неприязнь могла нас объединить?
– Я прочту книгу Уортон вслед за тобой, – сказал он. – Сравним наши заметки.
Он уселся возле окна с латинским эпосом, а я пошла к полке с журналами и достала три номера «Загородной жизни» для его мачехи.
– Садись, – Инга похлопала по дивану рядом с собой. Бизу растянулся у нас на коленях. Она листала страницы журнала, пока не нашла фотографию альпийского замка, зажатого посреди гор: внизу под ним расстилалась швейцарская деревушка.
– Смотри, Сильви. Вот мечта, которую мы создадим здесь, в Мунстоуне. Столько развлечений: озеро, рыбалка, верховая езда и особенно охота. – Ее палец скользил по фотографии, задерживаясь на изображениях овечек. – И рабочие будут довольны.
В то время я была очарована ее мечтой, меня убедили ее планы социальных улучшений. Но теперь вспоминаю, как она показывала на овец, произнося слово «рабочие».
– На следующий сезон, – сказала Инга, – весь свет Ричмонда, Нью-Йорка и Ньюпорта приедет и увидит своими глазами: особняк «Лосиный рог» – образцовое поместье Запада. Деревня Мунстоун станет как альпийская деревня, а «Лосиный рог» – нашим американским замком, не хуже европейских шато.
– Это волнует воображение.
– Но это так трудно претворить в жизнь, эту социологию. Я так устала, – она тяжело вздохнула и положила голову мне на плечо.
Я замерла и не шевелилась, пока ее голова отдыхала.
– У меня столько забот и испытаний, – снова вздохнула она. – Социологический отдел и хозяйство со слугами, которых надо контролировать, и меню! И следить за мебелью, за убранством дома…
«Жалобы – семена несчастья», – чуть было не ляпнула я.
– Мой муж, – продолжала Инга, – он все время путешествует – бог его знает с кем. Как думаешь, чем он занят в отъезде?
Катается на верблюдах, убивает драконов, стреляет львов.
– Думаю… работает, – пробормотала я. – Мой отец часто уезжал далеко по работе. Он жил здесь один без нас целых два года. Мама родила ребенка одна, уже после его отъезда.
Графиня выпрямилась.
– Ты права! Мой муж бизнесмен. Он жертвует многим ради своей компании и ее работников. И ты мудро напомнила мне об их страданиях. Твоя бедная матушка. Мы должны помочь этим людям.
– Вас называют ангелом рабочих поселков, – переборов застенчивость, сказала я.
– Ангелом. Пф. Знаешь, вообще-то я исчадие ада. Так думают американские дамы, – она вздохнула от тяжести этого бремени.
Мне казалось странным, что она несчастлива.
– Зато у вас будет долгожданный grand fête[63] в сентябре, – утешила я. – Это будет чудесно.
– Думаешь? – спросила она. – Ты не представляешь, как это… визит короля, столько работы по организации приема. Гости. Столько деталей надо спланировать. Первый раз на мне такая ответственность. Я не сплю. У меня ужасающие кошмары.
