Милица кричит на меня:
– Опять без дела бродишь?! Ну-ка, давай воды принеси! – и сует мне в руки ведро. – Как вечер, так купаешься! А в ведро воды набрать не уговоришь! Сегодня опять в воду полезешь? И все по темноте! А ну как не вытащат тебя? Утонешь ведь!
Я торопливо спускаюсь вниз, приподнимая подол, спотыкаясь о корни деревьев, вхожу в воду и ловлю ведром прозрачные струи. Подняться на высокий берег с тяжелым ведром не так просто, как спуститься вниз, камни осыпаются, цепкие корни путаются в ногах… Милица принимает у меня ведро, спешит к костру и ловко подвешивает его на треногу. Я бестолково суечусь рядом.
Мне поручено самое приятное: купать малышей Анисью, Магду и Митю. До чего же я люблю их купать! Дело непростое: Богу помолясь, сначала надо выкопать ямку в земле, ровно такую, чтобы детям было удобно, потом выстелить ее соломой и свежими листьями лопуха, а потом клеенкой, которая в таборе одна и стала уже ветхой, но не дай господи порвать ее – детей не в чем купать будет. Это так делается летом. Когда похолодает, сначала в ямке нужно будет прожечь костер и оставить стенки теплыми.
Моя сестра Ружана держит на одной руке голенькую Анисью, а второй рукой сжимает пухлую ладошку Митьки. Магда постарше, она стоит рядом в ожидании. Анисья дергает Ружану за косу и смеется. Какой же у нее нежный и милый голосок! Ружана и Магда тоже смеются. Я наливаю в клеенку воду из тяжелого ведра. Дети радостно плещутся сначала в теплой, а потом и в остывшей водичке, не мерзнут. Анисье и Магде нужно еще прополоскать волосы в настое березового листа, чтобы не путались и росли косами, а не «кудлами», как говорит бабушка Софья.
Купание заканчивается громким ревом – дети не хотят покидать остывшую купель. Мы с Ружаной заворачиваем их в шали и поим теплым молоком из глиняных кружек. А потом любуемся их сладким засыпанием… И наконец относим в палатку, где Марфа кормит грудью еще одного малыша – беленького приемыша Алешеньку. Она его любит едва ли не больше, чем родного сына. Потому что он такой крошечный и болезненный…
Я с трудом открываю глаза. Лицо и волосы у меня мокрые, рубашка тоже влажная. Бабушка крепко обнимает меня и прижимает к своей костлявой груди.
– Что со мной было? – спрашиваю я. Голос мой слаб и вял, голова тяжела, язык во рту еле ворочается, руки дрожат. Если бы не бабушкины объятия, я бы свалилась. – Я что, сознание потеряла? Почему я мокрая?
– Хорошо все, ласточка моя! – улыбаясь, напевает мне в ухо бабушка. – Ты сейчас иди к себе, поспи, до утра время есть! Утром поговорим.
Она вытирает мне лицо полотенцем, доводит до постели, помогает переодеться в чистую сухую рубашку, укрывает одеялом и еще долго сидит около меня, гладя мне волосы и тихонько напевая старинную песню о том, что в войне огня и воды вода всегда побеждает…
Брат будит меня, толкая в плечо:
– Лёля! Лёлька! Олька! Вставай, опоздаем!
Обычно я встаю раньше него. Сегодня просыпаюсь с трудом, но, в общем, чувствую себя вполне свежей и бодрой. Бабушка заплетает мне косы быстро, ловко и аккуратно. Ни один волосок не торчит. Я так не умею.
На кухне уже чуть остыла каша в тарелках с янтарным маслом в серединке, тает сахар в чашках с чаем.
Бабушка улыбается и гладит нам с Лешкой макушки.
В школе я не могу сосредоточиться на уроках, то и дело возвращаюсь мыслями к своему необыкновенному сну. Целая жизнь приснилась. Не моя, а бабушкина. Будто бы она в той жизни – это я. Вот придем домой, я спрошу у нее, как это может быть, чтобы чужая жизнь приснилась. Откуда я знаю, что сон именно про бабушкину жизнь? А про чью же? Там же был ее табор, вся ее родня… и все то, что она любит…
