Золотая Грива - страница 5
– Его едят?
– Разводят и пьют от разных болезней. Видите, Его Данилович, какое это чудо природы – пчёлы. А чему вы иронично улыбаетесь?
– Вы как моя баба Лина: чуть что – чудо, чудо, чудо.
– Иначе не скажешь. Не будет пчёл – погибнет мир растений, а значит, и люди. А ваша Алина Агаповна – человек с полётной душой.
– А разве душа летает? – цепляется за слово Горка.
– Э-э-э, дорогой мой юный друг. Летает, да ещё как! Если бы у неё не было крыльев, то человек так бы на всю жизнь остался жить в пещере, как все звери.
– А как пчёлы живут зимой? – вдруг интересуется Горка, – домики же не отапливаются? Можно замёрзнуть.
– Очень умный вопрос, Егор Данилович.
От похвалы у Горки загораются уши.
– На зиму домики я помещаю в специальное подземное убежище. Оно называется омшаником. Я вам его потом покажу. Пчёлы сбиваются в плотный клубок и согревают друг друга. Обмен веществ у них замедляется. Они почти не едят, а значит, – глаза деда Акима лукаво блестят, – значит, – он ждёт ответа и не дождавшись со смехом говорит, – значит всю зиму не ходят в туалет.
– Вот это да, – заливается смехом и Горка, – никогда бы не подумал!
Вынутые из улья рамки с сотами дед Аким переносит в сени, где стоит медогонка – железный бачок с ручкой. Окна завешаны плотными занавесками. В полутёмное и прохладное помещение пчёлы не лезут.
Длинным, как меч, и острым, как бритва, ножом дед Аким срезает с сотов тонкую восковую плёнку. Из ячеек сочится мёд, словно светлая коричневая краска. Дед Аким вставляет рамки в бачок, крутит ручку. На железных стенках медогонки появляются капли, похожие на дождевые, когда стекают по оконному стеклу. Всё сильнее вращается медогонка, всё больше появляется капель на стенках бака и вот уже они, слившись, сбегают вниз ручейком. По сеням распространяется дивный запах луговых и таёжных цветов. Из бака мёд по крану густо и мягко льётся в эмалированное ведро.
Кто-то мягко и осторожно тычется в бедро Горки. Он косит глазами – собака! Шерсть пёстрая, почти всех цветов радуги. Одно ухо свисает, закрывая полморды, второе закинуто на затылок, обнажив розовую ушную раковину с еле заметным пушком.
– Лаки! – радостно восклицает дед Аким, – нагулялся, мой хороший. Вы, Егор Данилович, не бойтесь. Он очень добродушный и миролюбивый, – дед Аким обнимается с собакой.
– Я не боюсь, – храбрится Горка, – а почему у него такое странное имя?
– Почему странное?
– Какое-то не нашенское.
– А какое нашенское?
– Ну-у, – Горка на мгновение задумывается, – Шарик, Барсик, Полкан, Жучка.
– Понимаю, понимаю. Щенку было три месяца от роду, когда я взял его у одного моего хорошего знакомого. Он уезжал за границу и не мог взять питомца с собой. У щенка уже было имя Лаки. Мне оно понравилось, и я не стал переименовывать. Ну что, настало время чая с блинами и мёдом?
Пока Горка и дед Аким чаёвничают, Лаки сидит напротив и, не шелохнувшись, смотрит гостю в лицо.
– А чего это он на меня уставился?
– Изучает. Лаки очень умный пёс. Очень! Всё понимает как человек. Только говорить не может. Вы ему понравились, иначе бы он вообще не обратил внимания.
Очень скоро Горка убедится в словах деда Акима.
К своему хозяину и тем, кто стали его друзьями, Лаки относится с возвышенным чувством. Но никогда не позволяет себе раскрываться до конца. Целомудрие сдерживает его от радостного лая, прыжков, суетной беготни, визга. Он всегда собран, готов к выполнению любой команды и даже самопожертвованию, чего особенно боится дедушка Аким. Поэтому никогда не берёт Лаки с собой в город и старается избегать ситуаций, в которых собака может проявить преданность с риском для своей жизни. Лаки обладает феноменальным чутьём. Каждая вещь пахнет по-своему. Запахов в природе множество: одни – сладостны, другие – горьки, третьи – просто неприятны. И за каждым запахом всегда что-то стоит, чаще всего – враждебное. Они смешиваются, обманывают, уводят в сторону. И важно не ошибиться. Лаки великолепно разбирается в оттенках человеческих и звериных голосов и по одному-двум словам, визгу или рыку, знает, что надо предпринять. Вот какого друга приобретает себе Горка!