«Вы… вы остались,» – прошептал мужчина, его голос дрожал от слабости и эмоций. «Я думал… думал, что умру в одиночестве. Как всегда.»
В его словах была такая глубокая благодарность, такая человеческая уязвимость, что сердце Светланы сжалось от боли. Она сжала его холодную руку, чувствуя, как дрожат его пальцы. В этот момент она поняла, что никакой алгоритм не мог измерить ценность этого простого человеческого жеста.
Ровно через четыре минуты и двадцать три секунды прибыли специалисты экстренного реагирования. Трое медиков в безупречно белых костюмах двигались с механической точностью, их действия были эффективными и бесшумными. Они сканировали как пациента, так и Светлану портативными устройствами, записывающими биометрические данные, выражения лиц и показатели стресса.
Ведущий медик, женщина с холодными голубыми глазами и идеально уложенными волосами, задержала сканер на Светлане дольше обычного, её взгляд выражал явное неодобрение.
«Мадам, ваше вмешательство было ненужным и потенциально контрпродуктивным,» – заявила она, стабилизируя состояние пациента с помощью инъекции. «Система уже рассчитала оптимальное время реагирования. Ваши действия могли исказить диагностические данные и замедлить процесс оказания помощи.»
«Но я просто…» – начала Светлана, но медик прервала её жестом руки.
«Гражданские лица не обладают квалификацией для оценки медицинских ситуаций,» – продолжила специалист, подключая пациента к портативным мониторам. «Ваша эмоциональная реакция, хотя и понятная с человеческой точки зрения, противоречит научно обоснованным протоколам экстренной помощи.»
Когда медики готовили пожилого мужчину к транспортировке, он неожиданно крепко сжал руку Светланы. Его глаза, ещё минуту назад полные боли, теперь светились слезами благодарности.
«Спасибо,» – прошептал он, его голос дрожал от эмоций. «Я думал, что умру в одиночестве. Снова. Ваша доброта… она напомнила мне, что в мире ещё есть настоящие люди.»
Его слова несли в себе намёк на историю одиночества и отвержения, которая заставила Светлану содрогнуться. В этом «снова» слышалось столько боли, столько лет изоляции, что её сердце сжалось от сочувствия. Она едва успела пожать его руку в ответ, прежде чем медики аккуратно поместили его на левитирующие носилки и направились к машине скорой помощи.
Через час Светлана сидела в стерильной административной камере, где голографические дисплеи окружали её потоками данных и диаграммами поведенческого анализа. Стены здесь были белоснежными, без единого украшения, а воздух пропитан запахом озона и антисептика. Сотрудник по соблюдению норм – скорее интерфейс, чем человек, с безэмоциональным лицом и глазами, в которых отражались постоянно обновляющиеся данные – готовился огласить вердикт.
«Гражданка Крылова,» – начал он голосом, лишённым всяких эмоций, – «индивид, которому вы оказали помощь, идентифицирован как Михаил Сергеевич Эхов, семьдесят три года, бывший системный инженер.»
Светлана кивнула, не понимая, к чему ведёт разговор.
«Данный индивид был подвергнут депортации пятнадцать лет назад по обвинению в идеологическом несоответствии,» – продолжил сотрудник, его пальцы танцевали над голографической клавиатурой, вызывая новые массивы данных. «Конкретно – за попытку внедрения в систему ИИ алгоритмов эмоциональной обработки, не согласованных с базовыми протоколами логического принятия решений.»
