Он был готов к этому все десять лет. Он научился управлять мышцами своего лица, ему хотелось, чтобы ни один мускул не дрогнул, когда ему сообщат это. Много раз в его воображении представала одна и та же картина: он просыпается от зловещего грохота и лязга открываемой среди ночи двери; они молча входят, молча становятся полукругом и повелительным жестом один из них заставляет его встать. Затем суровым голосом оглашает решение верховного судьи, отклонившего последнюю апелляцию, а он хохочет им в лицо и просит принести тарелку наваристых щей, пахнущих детством, домом и матерью, а еще – бутылку водки и пачку папирос. Не сигарет, а именно папирос, которые курил отец, а за ним и все те нетрезвые однодневки, которых его вынуждали называть ненавистным ему словом «папа».
В реальности все прошло так, словно игралась пьеса, автором которой был он. Актеры действовали безукоризненно, только голос главного героя беспомощно дрогнул в самом неподходящем месте.
– Вам нужен священник?
– Пусть придет. – (Вот тут-то голос-предатель и дрогнул).
Они оставили его, и в тот же миг дверь распахнулась снова.
– Ты звал меня, сын мой?
– Вас неверно информировали, – холодно произнес он, считая, что уже справился с чувствами. Но рыдания вдруг самовольно вырвались из его сердца, и он с воплем упал в ноги святого отца.
– Почему сегодня? Ответьте мне, вы, представитель Всевышнего на земле! Дайте мне еще один месяц! Неделю! Хотя бы день!
– Зачем тебе день, сын мой? Он пролетит, как предыдущие, и завтрашнее утро наступит так же неотвратимо, как и сегодняшнее. День нужен тому, кто мечтает спастись – и имеет шанс!
– Что это значит? Спастись – смертнику? Тому, кто слышал окончательный приговор и знает день и час предстоящей казни? Вы отвечаете за свои слова?!
– Наша судьба вершится на небесах! Не в канцелярии Верховного судьи, не в камере осужденного на смерть, не в наших сердцах – на небесах! Но ты исчерпал терпение Всевышнего. Ты погубил столько невинных душ, что у тебя шанса нет. Почти…
– Почти? Значит – все же есть? Пусть один на миллион, пусть – на миллиард, но – есть? Дай мне его использовать! Дай мне сутки, святой отец, и укажи путь. Не отрекайся от меня, ведь и Спаситель наш простил все наши грехи. Простил – и взял на себя…
– Как знаешь. Но мы оба понимаем, что это – просто уловка. Попытка отсрочить час казни. Ты боишься попасть в ад, хотя там будет куда приятней, чем было тебе тут в эти последние десять лет.
– О каком шансе ты говорил?
– О добром деле, которое ты совершил однажды бескорыстно, поддавшись редкому гостю в твоем сердце – жалости.
– Этого не может быть! Я никогда никого не жалел, но ведь и меня никогда… никто…
– Я дам тебе выйти отсюда. Ты должен за сутки найти хоть кого-то, кто вспомнит тебя добрым словом. Хоть одного человека. А если не сумеешь – позвони мне, и я укажу тебе последний адрес.
Думаю, не стоит говорить тебе, что бежать бессмысленно. Некуда и незачем. Не трать время – ищи свой шанс! С Богом!
Священник перекрестил его и вышел.
***
Солнце ослепило его, слезы иллюзорной воли, призрачной надежды и реальной, ощутимой веры во всемогущество Главного Судьи Вселенной хлынули из его глаз, на миг лишив зрения. Он машинально сунул руку в карман куртки, и неожиданно для себя обнаружил там две пачки сигарет, носовой платок – и деньги. Их было столько, что можно было не считать. Но, конечно, меньше, чем стоил бы самый дешевый билет на самолет, даже имей он при себе паспорт.
