– «Питер Брейгель был прав: мы по жизни бредем, как слепые…» – начал он.
– «Слыша где-то вдали птицы райской призывную трель…» – продолжила я.
– Значит, все-таки верно… – Он был уж слишком удручен. Мне захотелось утешить его.
– Бросьте. Знаете что, Илья? Я – дарю ей эти стихи.
– Как… дарите? – Он опешил.
– Вот сейчас, при свидетеле Илье, вернее, при двух свидетелях: Илье и Олене, – заявляю официально, что отрекаюсь от всех присвоенных ответчицей Эмилией… Спесивцевой стихов – в ее пользу.
– Вы шутите?
– Да. У меня сегодня как раз подходящее настроение для шуток. – Я едва подавила рыдание. – Знаете что, молодой человек. Не знаю, любили вы когда-нибудь по-настоящему или нет, но если даже да – прислушайтесь к голосу человека, который перестрадал с мое: если бы у меня была малейшая надежда вернуть Бородавчика, раздаривая до конца жизни все написанное всем желающим, заметьте, раздаривая, а не продавая, – я корпела бы над письменным столом дни и ночи напролет, до рези в глазах и спазмов в желудке… – И снова мне удалось подавить рыдание. – Но небесам такая взятка не нужна. Им нужен Бородавчик. И им нужен мой Бородавчик…
Сил на третий приступ не хватило – и я зарыдала, безутешно, по-вдовьи, – и никак потом не могла успокоиться. Илья беспомощно смотрел на меня. Потом побежал за водой.
– Водки! – прохрипела я. – Она в дверце холодильника. И шампанского. Ерша хочу! И колбасы какой-нибудь. Или огурцов соленых. Там, в синей миске со стеклянной крышкой. И хлеба! – Пока он приносил требуемое, я постаралась взять себя в руки.
– За вас! – Он выпил свою водку, не дожидаясь меня. И протянул мне кусок хлеба с колбасой и половинкой огурца.
– За Бородавчика! – Я выпила водку, закусила бутербродом. – А это, – я подняла фужер с шампанским, – за вас! И за вашу Эмилию. Пусть все у вас будет хорошо. Вы оба – уверена! – этого заслуживаете. – Я выпила. – Не сомневаюсь, что она – отличная баба! Не могли вы, Илья, выбрать другую. Просто для чего-то ей понадобилось чужое. И она взяла его. И я рада, что это – именно мое чужое. Потому что я дарю ей его. Теперь оно – ее. Хочет, пусть берет. Пусть все всё берут. Потому что без Бородавчика мне ничего в жизни не дорого. Нужна квартира? Приходите живите. Нужны деньги? Сообщаю адрес: Петровского девять, квартира семь. Сервант, верхняя полка, кобальтовая вазочка…
– … в форме сидящего медвежонка?
Слезы мгновенно высохли на моем лице. И здесь я опоздала… Нет, ребята, это уж слишком…
– Ага… Уже были? Уже брали?
– Может, это – совпадение? – Он, кажется, был убит.
– Погодите, погодите… Ничего не понимаю. А куда же делся тогда Бородавчик?
– Не знаю… Мы были там полчаса. И потом – еще дважды. Я не видел собаки…
– Часов в семь вечера, так? Начинаю соображать кое-что… В это время я выгуливаю Борьку. Полчаса – дойти до моря, полчаса там побегать, и – назад. Пока Сонька… М-да…
Следующий вопрос дался мне трудно.
– И что, вы там… кувыркались? На моей постели?
– Но кто же мог знать…
– Да при чем тут вы, Илюша? – Я задержала дыхание, чтобы сдержать вопль тоски, скорби, разочарования… Словно утопающий, которому бросили с вертолета спасательный круг, а он, счастливый, ухватился за него – и вдруг понял, что тот – из сахара. – Вы тут, ясное дело, ни при чем… – Я застонала.
Он кивнул на бутылку, но я отрицательно показала головой.
– Говорите, высокая, черноволосая, тоненькая?
