Открыт люк, будто люк самолёта, за которым небо; туда, как в кино, должен нырнуть парашютист. Корабль готов выплюнуть этот нештатный груз прямо в небо! Тянет дождём. Морю он ни к чему, его явление какое-то неестественное.
Вдруг в дверном проёме, как с неба и спиной к бездне, не боясь рухнуть в неё, – существо в полиэтиленовом плаще, некая стрекоза с рукавами-крылышками. Непонятно, откуда (с облаков? или нет?) эта тётка (маленькое мятое лицо, яркие помадные губы). Ну, не влетела же она, будто насекомое? Отбирает паспорта. Рита выдаёт ей пять штук.
– Я боюсь, – вдруг говорит Настя.
«Стрекоза» велит отойти, так как к двери бойкой цепью – студенты с рюкзаками, и – в люк! Отмашка другим.
У дверного проёма и Сандре не по себе: вдоль борта корабля дрожит канатная лестница (ступени деревянные). Публика неловкая, с вещами. В тревоге оглянувшись, видит Настю на верхней ступеньке: боится сделать шаг.
– Настя, не бойся! – она храбрая и перед этой девушкой, мало знакомой, и перед неведомым народом.
И та (вроде, такая бывалая морячка!) – тихонько вперёд. За ней, матерясь, остальные.
На воде – плот, то отдаляясь от борта корабля, то приближаясь к нему. На плоту парни-студенты (и знакомый командир отряда Саша) помогают девчонкам, да и другим. Сандра прыгает, шутливо отвергнув протянутые руки.
А Настя буквально падает в руки парней, и один крепко обнимает под выкрики и хохот. Не молодых, а тёток. Настя одёргивает юбку. На лице слёзы.
И, наконец, чёртова «стрекоза» – бойко с папироской, искрящейся, хоть и дождь.
Дождь не идёт, не накрапывает. И, тем более, не льёт. Он висит. Она будет помнить это утро и этот оригинальный дождик.
Буксир, тарахтя, ведёт плот по воде. На носу и на корме пограничники с автоматами.
– Эй, сударик, куда чалимся? – спрашивает какая-то похмельная пассажирка. – Куды приплыли?
– Шикотан! – орёт в ответ такая же другая.
Студенты готовы на выход. Оркестр: музыканты играют марш. На берегу ребята строятся в колонну, кричат «ура»…
Буксир тянет плот, Сандру увозят в чужое будущее. Она не любит ходить строем. Но, глядя на отдаляющийся берег, хочет в строй, в нём порядок, которого нет в толпе.
Все её любимые герои книг, одинокие, великодушные, не в ровненьком строю, но и не в толпе. Трудно быть одиноким. Но и у тех, кто в созидательном строю, как и у тех, кто в созидательном одиночестве, принципы цивилизованного мира. Принцип толпы – отсутствие принципов. И активность толпы направлена к разрушению. Именно эту энергию используют политики для им выгодных деяний, для этого и людей нарочно сгоняют в толпу.
Она, плывя на чемодане, на этом деревянном пароме, который Настя уже назвала, как надо, – плашкоут, делает вывод: она в толпе. Ну, нет… Она тут не одна! У неё Настя. Правда, паника на трапе корабля говорит о том, что эта подруга – слабая. От паники её избавила та, которая моложе. «Ты такая молодая, – и думаешь о смерти». Сандра ненавидит упоминания об её молодых годах.
– Их много! – удивлена Настя.
Каменные великаны тут и там. По колена в воде, а лиц нет (да и коленей). Безмолвные, как оба пограничника на носу и на корме. В их немоте тайная энергия, окаменевшая, но, того гляди, вырвется. Напоминают деревянных идолов в сквере на Чистых прудах.
– Сколько их?
Да, целая толпа, – хотела ответить. Нет, каменные непонятные надгробья индивидуальны, один на один с ветром и ударами волн.
