Но я не позволяю себе думать об этом, я не позволяю себе даже чувствовать это, я не позволяю себе слабеть. Моя слабость сейчас гибель для всех…
Если думать, то со злостью на тех, кто разлучил нас. Злость придаёт сил, грусть отнимает.
И странно – ночь приблизилась как-то очень быстро. Как мог так скоро закончиться день, а нашествие не продвинулось внутрь города больше, чем было с утра. Бои как шли с полудня наверху стен, так и не продвинулись внутрь города.
Дамагой скомандовал отводить полки. Остатки тех, кто успел подняться наверх, мы сбросили к подножию стен.
Мы с Яваном рядом, смотрим на отходящие полки. Мы опираемся на липкие от крови стены.
– Выстояли?.. А?!.. – сказал Яван с восторгом в голосе, оборачиваясь по сторонам. – Выстояли! Это ж надо…
– Если Орик до завтра не подойдёт, конец нам, – ответила я осипшим горлом, будто и в горле у меня засыхает кровь. Наверное, так и есть, мы и надышались и будто даже напились ею…
– Так вместе помрём что ли?! По мне, так лучше не придумать! – засмеялся Яван, оглянувшись ко мне.
На его покрытом кровью лице улыбка, весёлые белые зубы и синие глаза выглядят странно и будто стирают кровь. Я засмеялась, ткнув его в плечо кулаком.
– Яван! Авилла! – выкрикнули кое-где.
– Я-ван!
– А-вил-ла!
Подхватили вокруг.
Но, прокричавшись, воодушевлённые, пусть и промежуточной, но победой, мы стали собирать мёртвых и сносить их на площадь. Их оказались многие и многие сотни. Раненых ещё больше, ими есть, кому заняться, столько жрецов Солнца в Солнцеграде не было никогда раньше.
А сама я почти теряю сознание, неожиданно почувствовав усталость. Так, что подогнулись ноги, будто кто-то поддал под коленки… Я пришла в себя на руках милого Ванюши, который нёс меня в баню.
– Нельзя так, Нега, ты царица, надо беречься, – улыбнулся он.
– Нельзя царице беречься, однако, – сказала я, обняв его за шею. – На то я и на трон призвана.
Он улыбнулся, глазами светит. Но я нахмурилась, отодвигаясь от его плеча, к которому прильнула было:
– Ты так на меня не гляди, Вань, не то станут думать… – я немного вывернулась из его рук. – Оно, конечно, помереть-то можно и так, но мы должны о жизни думать.
– Стало быть, жить-то будем? – спросил он, опуская меня на порог бани, из-за двери просачивается пар.
– А чё же… Ещё как будем! – сказала я, закрывая дверь перед его носом…
Как и когда я добралась до постели, как разделась и заснула я не помню, не почувствовала ничего, пока лучи солнца не коснулись меня на рассвете.
Сегодня солнце щедрее. Никаких облаков, и наше доброе светило льёт на нас свои лучи, будто раскрыв объятия. В такой день никто не победит нас. И на стены мы идём под боевой клич:
– За Север!
– За Авиллу!
– За Ориксая!
– За Север!
– За Север!
– За Север!
Пока мы шли, Яван рассказал, что погибла вчера тысяча четыреста восемьдесят шесть человек. Нас здесь семь тысяч без трёх человек было вчера утром…
– …Дамагоевых примерно в четыре раза больше полегло. В темноте оттаскивали трупы от стены. А вот, сколько раненых у них… Но у них нет стольких лекарей. Кстати, Солнечные жрецы намерены тоже сражаться.
– Не пускай пока, пусть берегутся, – сказала я. – Некому будет мечи держать, возьмём и их, а пока пусть своим делом занимаются. Надо беречь тех, кто спасает нас и возвращает воинов в строй.
И вот мы наверху стены, кровь, из-за прошедшего ночью дождя, не высохла, а только глубже въелась в дерево, пропитав его насквозь, и стены теперь сильно пахнут вчерашней кровью, запах, смешанный со свежим запахом древесины настолько густой, что на ум приходят мысли о том, что здесь перемешаны человеческие и древесные тела и потоки человечьей и деревянной, не видной нам, крови…
