Мы часто рассуждали о жизни, так как делать на остановках было абсолютно нечего, кроме сушки одежды, да приготовления скромной еды и чая. Как-то вечером, растянувшись на траве у огонька после преферанса, я спросил попутчика:
– Петрович, а скажи-ка, любезный, женат ли ты?
– О, женат, и давно! Мария Степановна ждет сейчас дома, волнуется. Светлая, замечательная женщина! Одна на всю жизнь…
– Разве такое может быть? Скучно, поди, видеть рядом одно и то же лицо.
– Нет, голубчик, совсем не скучно, если лицо любимое!
– И вы полагаете, любовь эта будет с вами до конца жизни?
– А что думать-то. Почитай, четырнадцать лет уже женаты. Дочка у меня, Настенька… Глазищи в маму, а натура вся моя! Знаешь, каждый раз слушает, раскрыв рот, и образчики всякие из путешествий, да камешки самоцветные – лучшие для нее подарки. А ты женат?
– Никак нет… – торопливо ответил я, – то есть, конечно, женюсь когда-нибудь… Наверное.
– Женишься, куда денешься! Смотри, какой ты удалой и лицом завидный, хоть и грязнющий… Умом тоже не обижен. Тебя отмыть, да приодеть, и отбою от девиц не будет, помяни мое слово!
Мы засмеялись и принялись за чай. Я представил, как приезжаю в Питер героем, в парадной форме, и на каком-нибудь балу небрежно обвожу барышень глазами. Но дальше мечты отчего-то застряли, и я молча воззрился на огонь. Петрович протянул озябшие ладони к костру и с воодушевлением продолжал:
– Дети – это великое благо и дар Небес… Нам-то с Машенькой только одного Бог послал. А ты уж, Андрей Николаевич, поболе расстарайся!
– Отчего вы уверены, что благо? Нельзя же предвидеть, что из дитенка вырастет годам, скажем, к тридцати. А в детстве они все хороши.
– Предвидеть нельзя, но в нем твое семя будет. Вот и решай сам – хорошее оно у тебя или плохое?
– Я не знаю…
– Как – не знаю?! А что ты здесь делаешь? Самое что ни на есть здоровое и любопытное семя! Смотри, Андрей, какая огромная у нас страна. Будет где жить твоим детям, внукам, правнукам… А ты – «не знаю»!
…Чем выше поднимались мы по реке, тем ближе продвигались к югу Империи. Низкая невеселая тайга, одинаково торчавшая по берегам, уже морочила глаз. На север от нас тянулась безграничная Якутия, на юге дыбились многочисленные хребты Забайкалья. На заболоченных берегах кровососы висели просто стеной; то здесь, то там несчастные животные выскакивали из леса, тряся шкурой, и кидались в воду, пытаясь спасись от крылатых тварей. В таком духе мы прошли больше двух с половиной тысяч верст, почти половину Восточной Сибири! Поход по Амуру оказался увеселительной помпезной прогулкой, и наверняка о нем много напишут историки, а о возвращении первопроходцев на материк мало кто узнает. Однако мне такая жизнь вдруг оказалась по душе… Отчего – я и сам не понимал.
В одну из ясных ночей я долго не мог уснуть, сильно маялся – болела натертая до крови нога. Петрович задумчиво шуршал веткой в углях и улыбался сам себе. Счастливый человек! Мне стало завидно, и я беспокойно зашевелился.
– Не спится?
– Угу…
– Давай, Андрей, расскажу тебе сказку.
– Как в детстве? Здорово! А про что?
– Ну… Про ворону и крысу.
– Давай! – я сел, завернувшись в вонючую шинель, и уткнувшись подбородком в колени, в предвкушении сказки. Стало отчего-то славно, словно я был дома, у родного очага, совсем еще маленький, и сейчас мама расскажет мне чудесную историю, после которой боль пройдет, и я обязательно засну…
