Первым ушел на материк Корсаков, курьером к самому Государю. Я немного завидовал Михаилу – нет еще и тридцати, а уже подполковник, и после своей курьерской миссии наверняка получит повышение, потому что с доброй вестью… Еще бы, великий Амур теперь наш!
После отъезда Корсакова ежедневно по чинам отправлялись все последующие офицеры. Наконец, дошла очередь и до меня. Добирались домой герои амурского первопрохода верхами, дорога была адская, изнуренные и искусанные мошкой лошади еле двигались в тайге… Сами мы, грязные, ободранные, тащились до Нелькана двенадцать дней. Лицо мое раздулось от укусов насекомых, бедра ныли от седла, мокрая шинель воняла, как подстилка в собачьей будке. Только когда мы добрались до открытой воды, появился небольшой ветер, разогнавший ненавистных кровососов. Стало чуток полегче, и маленькие лодки радостно и быстро понесли нас вниз. Я отдыхал на реке, то подремывая, то разглядывая окрестности. Иногда мы вылезали перекусить и обогреться; все селения по берегам имели жалкий вид, ничто не родилось в этом краю, а переселенцы, жившие там, были в основном из староверов.
В Якутске нас обласкали и накормили, но город оказался скучным. Мы недолго задержались в нем, зато накупили припасов и скоро потянулись вверх по Лене с почтовыми лодками, таща их на бечеве. На этот раз вышло еще хуже – лошадей не было, и топали мы на своих двоих, истирая ноги в кровь… Путь получился наитяжелейшим, приходилось делать по сорок-пятьдесят верст в сутки, идя по изрезанным диким берегам, и таща за собою груженые лодки.
Моим спутником стал ученый из Петербурга, неожиданно оказавшийся довольно приятным компаньоном и выносливым человеком, несмотря на хлипкую внешность. Звали его Петр Петрович, а фамилию я так и не спросил. Зато ласково называл его Петровичем, и он не обижался. На второй день мы уже без конца путали «ты» и «вы», хотя ученый был на двадцать лет старше меня, однако обоих это обстоятельство ничуть не смущало. Петрович оказался настоящей ходячей кладезью… Уму не переложить, сколько рассказал и показал он полезных таежных вещей, о которых я и понятия не имел!
Шли дни за днями. Совершенно измученные, мы миновали город Олекминск, а за ним и Киренск, от которых в глубину страны идет Олекминская богатая тайга, однако нам было совсем не до нее… Наши разбитые ноги уже протоптали почти полторы тысячи верст, кто бы еще смог повторить такое, кроме русского человека? Но по пути я неприятно поразился тем, что русские деревни, встречавшиеся нашему маленькому отряду, совершенно забыли родной язык, оякутились… Кое-где на побережьях попадались деревянные склады местных золотопромышленников, местами суетливо пробегали оборванные фигуры беглых приисковых рабочих – вот и все, что имелось занимательного на берегах Лены.
На привалах мы падали, как убитые. Потом, придя в себя, неспешно раскидывали карты на расстеленной шинели, а в костер бросали сырую траву, пытаясь защититься от комаров… Еды было мало. Словно в насмешку, подножный корм так и плескался в прозрачной воде! Короткое лето не дает рыбам достаточно еды, поэтому они вынуждены пожирать друг друга. Оттого-то вся рыба здесь хищна, большие жрут маленьких, ловкие – слабых… Попутчик однажды высмотрел в свои круглые очки брошенный на берег обрывок сети, и мы с переменным успехом ловили ленка и харьюза на устьях ручьев, сбегающих по галечным ложам в главное русло. Однажды мы растянули ловушку между косой и осередком, надеясь выловить что-нибудь серьезное из плеса, и утром попалась здоровенная щука! Но рванулась она, стерва, и на наших глазах унесла сеть на пятнистом теле. Так подлый случай лишил нас прикорма…
