– На всё воля Божья. – Отец Димитрий поставил фарфоровую чашку на блюдце, отодвинул. – Слыхал я, что дружбу вы водите с неким отцом Григорием. Что ж сегодня не позвали? Интересно бы побеседовать было.
– Вот Вам всё беседы, да беседы, а угощенье кто же пробовать будет? Кушайте, отец Димитрий: икорка, балычок, огурчики. Редкий гость, всё-таки. Заглядываете-то к нам не часто. Так, больше проездами бываете.
Марфа Тихоновна суетилась вокруг стола, как наседка. Румяная, розовощекая, с густыми чёрными волосами, она напоминала расписную палехскую барыню. Палех славился своими красавицами: что ни девка – загляденье, да, только, как товар. Что внутри – поди догадайся; пальчиком поманит и готов.
– Кушайте, кушайте, родимый. Да я Вам сейчас холодца положу. Сама студила. Раньше этим Полина занималась, а теперь все хозяйство на мне. Ничего, справляюсь. Матрена, да Аграфена у меня в услуженьи. Шибко, правда, ленивы стали, под конец Полина-то перестала за ними приглядывать, совсем распустились.
Отец Димитрий погладил бороду, от угощенья отказался.
– Нельзя мне, матушка. Пост, ведь.
– Да бросьте, посты Вы – никониане все перепутали (антихрист надоумил). Пост-то в другие времена проводят.
Андрей исподлобья взглянул на брата:
– Оттого и не пригласили, что отец Григорий истинной веры, а вы – отступники. Как брата потчую, но не служителя Сатаны.
Отец Димитрий тяжело вздохнул, что уж тут сказать, насчёт веры промолчал: разве изменишь сурового Андрея. Бог с ним, каждый, ведь, по-своему считает, что душе ближе.
Внимательным взглядом осмотрел обстановку. Да, и правда всё здесь изменилось, особенно в столовой горнице, где семья собиралась за трапезами. Вокруг хлопотали девки, бегали туда-сюда, медовый пирог принесли.
– От пирога-то не откажитесь, отец Димитрий, – упрашивала Марфа Тихоновна, сама кусок отрезала, на блюдце положила.
– Не откажусь, голубушка. Лучше, чем в России, пирогов не пекут. А это дочки Ваши, значит?
Отец Димитрий глянул на двух смутившихся девиц в сарафанах. По тем временам ещё обычай бытовал – младшим не вмешиваться в разговоры старших.
– Дочки, значит?
– Да, батюшка. Софья и Катерина. Они у меня умницы.
– А где же младшенькая, Маруся?
Марфа Тихоновна только рукой махнула:
– Чёрт знает, где её носит. Странная она. Никак умом порешилась. Вот и мы в Петербург её отправить хотим. Жизнь посмотреть, авось изменится.
– Дело хорошее. Все сейчас в столицу стремятся.
– Только одна Полина против была, оттого и в скиты подалась.
– А Машенька что с вами за столом не обедает? Очень бы мне с ней пообщаться хотелось, похожа она на матушку нашу покойницу Анну Михайловну.
Отец Димитрий поцеловал тяжёлый крест.
– Коли хочется пообщаться, сейчас устроим. Девка Аграфена её кликнет. Эй, Груня! Поди сюда.
Девка Аграфена выросла перед Марфой Тихоновной, словно из-под земли. Это было худое создание с глуповатым лицом и жиденькой косицей, с вплетенною в неё голубой лентой. Она с любопытством уставилась на гостя в чёрной ризе, видя недовольство своей хозяйки, присмирела.
– Чего Вам?
– Кликни-ка эту ненормальную. Поди опять в своем березняке шатается, – доконает она меня скоро.
– Слушаюсь.
Девка Аграфена исчезла также внезапно, как и появилась.
Марфа Тихоновна поднялась.
– Пойду в погреб спущусь, солонину велю вытащить. Ты Андрей Иваныч, отдохнул бы.
– Успеется.
Выйдя на крыльцо, Марфа Тихоновна фыркнула, покосилась на отца Димитрия через окно.
