Золотой астероид - страница 7

Хорошо, первая рука вышла. Вторую сюда, ближе к телу и поджимаю ноги, отстёгиваю ремни. Принудительно заполняю воздух в малый баллон и цепляю его к розетке на гортани. Хороший имплант им далее и дышу. Теперь ещё немного повысим давление в скафандре, чтобы ещё чуть-чуть раздуло. По вискам давит сильно так, что газа уже болят. Замок гермошлема… открыть принудительно! Есть протечка! Ну, как сказал Юра: «Поехали!».

Почти как на реактивной тяге скафандр подбросило к поверхности болота. Плечами упираюсь в кольцо замка. Высвобождаю руку и на ощупь, лишь бы глаза не открыть, дёргаю вниз молнию на груди. Ещё один рывок вверх и на этом рывке воздух и кончился, но я уже снаружи скафандра. Машу руками в жиже, почти плыву. Рука махнула без препятствий. Вверх!

Открыл глаза. Зря… Ожёг слизистых в атмосфере углеводородов – обеспечен. Но вездеход я видел и слышал характерный звук работающего двигателя, со свистом. Фары горели в противоположном от меня направлении, значит, я позади транспорта. Вот колёса, вот подножка и я забираюсь в кресло. Все действия на ощупь. Эту колёсную машинку я знаю как облупленную. Надо ехать, но я ничего не вижу и просто вызываю робота.

"Тревога! "Код Ноль-Один» – ранение разведчика! Воздух, аптечка, сопровождение до лагеря."

Выдохся и оставшиеся силы трачу, чтобы сжимать слезящиеся глаза. Просто дышу имплантом из баллона. Похоже, что и кожа на открытых участках начинает гореть. Чувствую, как из ушей течёт кровь, а сквозь ультразвук, звонящий в мои барабанные перепонки, слышу стук своего сердца.

У робота минут пять есть, чтобы меня спасти. Хотя бы шлем бы привёз! Минутой позже – я ослепну, оглохну, лишусь обоняния, собственно, затем и жизни.

Фартинг, Фартинг, Голем, сволочь контрабандистская… Где же вы, мужики?!

Эрл, когда говорят о «Золотом астероиде» из гимна Комитета, то имеют ввиду не астероид из золота, а космический объект, на котором будет найдено что-то, чего быть там не может. Например, шатёр цирка. Красиво же! Новый лозунг для Комитета: "Каждому разведчику – по Золотому астероиду". Мне, вон, правда, с червями достался. Болотный, но с атмосферой, да такой, что аж глаза жжёт и кожа вся красная и чешется.

Якобсен! Имей совесть! Нормальная история вышла! Мне за червей, между прочим, премию дали. То, что песня из оперы на общенемецком языке меня пробила на слезу, это ещё не значит, что я совсем сентиментальным стал. Если хочешь, что-то совсем слезливое, то давай вспомним Клару. Да, она была моей женой. И воспоминание это имеет дату чуть более давнюю, чем история про болото и червей.

Она умерла с мыслями об уже умерших детях. Тяжелее смерти я представить не могу и не хочу. Столько лет летал к ней, а теперь прилетел к её могиле.

У нас свой, оплаченный на сотню лет вперёд, и потому не такой заросший участок – для семей из земных поселений Уксунйоки и Суоярви. У дальнего края пустые места для родителей бывшей супруги, и ныне здравствующих, а так же её братьев, продолжающих игнорировать могилу сестры. Стою среди бетонных надгробий. Здесь, в самом центре – место для меня. Хочу ли я оказаться на два метра глубже, чем сейчас стою? Нет, наверное нет.

Грей, я был в экспедиции, когда умер мой сын. Сгорел за две недели. Рак лёгких в терминальной стадии. Обнаружили случайно, думали, что бронхит.

Сообщение дошло до меня только по окончании экспедиции. Такие у нас в Комитете правила: прямой связи с внешним миром на период экспедиции быть не должно. Я уже не помню свою реакцию, не помню, какими успокоительными меня кололи до самого прилёта на Альфу. Даже сейчас не сразу вспомню, сколько ему было лет, семь ли, десять ли. Только с тех пор, как дотронулся до могильной плиты Вилена, я стал разговаривать сам с собой. Говорил не с собой именно, а с ним.