– Брр, как страшно! – весело сказал Василий. – И вы, Дари, всегда ходите и думаете о суде и муках?
– Нет, там я чаще думала о том, как бы поскорей работу окончить или службу отстоять и до постели добраться, – призналась она смущенно. – У нас там такой распорядок…
– Как на каторге! – вмешалась Лари. – Я в школе читала один роман про русскую каторгу… О Боже, какой ужас, я так плакала! Вот у них в монастыре так же, представь, Василь! Это они так Богу служат! Ну, разве можно так Богу угодить?! Как будто Ему удовольствие, когда люди мучаются и падают от усталости, ни о чем думать не могут, только бы до подушки доползти! Да? да? – Она возмущенно посмотрела на Дари. – Как вы вообще можете верить в такого Бога?!
– Так у нас там никто не задумывается, – вздохнула Дари. – Это вот сюда я как приехала, так думаю, думаю… А там… там думать некогда, – она усмехнулась, – и это спасает: отработала – и отключилась.
– Что же у вас там – больше работают, чем молятся? – удивился Василий, внимательно глядя на нее. – У монахов вроде главным занятием должна быть молитва… Для того и в монастырь идут, чтобы молиться за всех! Работать и в миру можно.
– Ну да, молитва! – с горечью сказала Дари. – Это тут вот молитва! Сестры и в кельях молятся много, и на службы все ходят… А у нас любимая присказка: «послушание выше поста и молитвы»! На службы ходить не обязательно, а вот работать, куда послали – попробуй не поработай… В наказание еще тяжелей послушание дадут!
– Какие вы страшные вещи рассказываете! – серьезно проговорил Василий. – Но вы вроде не выглядите такой уж изможденной… Или это вы здесь уже пришли в себя? – Он улыбнулся.
– Да я просто на здоровье никогда не жаловалась, – смутилась Дари. – К тому же я всё больше на воздухе работаю… в огороде, в поле… А зимой меня чаще всего ставят в швейную. Да еще я на клиросе пою, так что на службы всегда попадаю. А вот кто в коровнике, или на кухне, или в пекарне… Ой! Я в пекарне раз была, так руки обожгла… Потом меня опять туда хотели, но я не выдержала и говорю: не пойду, а будете заставлять, уйду из монастыря! В общем, устроила бунт. Это еще в первый год было. Но я шью очень хорошо, и мать игуменья не хотела меня отпускать, так что меня больше к печке не ставили.
– Во, молодец! – похвалила Лари. – Против таких порядков и надо бунтовать! Да у вас там вообще нужна… революция! Вот ты приедешь, расскажи им про всё, как у нас! Неужели они не захотят ничего менять?
– Боюсь, что… – Дари на мгновение умолкла, и тень прошла по ее лицу: она подумала, что уже через две недели придется возвращаться, а уезжать ей совершенно не хотелось, – когда я расскажу про здешнюю жизнь, наши мне просто не поверят! А если и поверят, то решат, что это какой-то либерализм… «загнивание православия», «апостасия»… Ну, что-то такое. Ведь как жило русское монашество? Какой-нибудь подвижник отправлялся на север, на голую скалу молиться Богу. А потом вокруг него собирались ученики, последователи, и через сто-двести лет скала превращалась в цветущий сад! Строились храмы десятками, для храмов – кирпичные заводы, гостиницы для трудников, оранжереи… даже ананасы выращивали! Представляете, сколько работы? Ну, правда, было и другое течение: такой святой жил в пятнадцатом веке, преподобный Нил Сорский, он как раз был за нестяжание, чтобы монастыри не имели земель, чтобы монахи хозяйством не занимались, а больше молились, на внутреннюю жизнь внимание обращали… Но победило в итоге другое направление. Так вот издревле и считается, что монастырю нужно хозяйство, монахи прежде всего должны работать, не покладая рук… Только я иногда думаю: что было бы, если б монахи просто шли на юг, где сады и так цветут, и вообще жить гораздо проще? Там можно было бы думать только о Боге… ну, или почти только о Нем…
