Золотой Ипподром - страница 42
– А и правда, напиши! Это будет здорово – новая струя, новый взгляд. Правда ведь? – обратился он к Панайотису.
– Ну что ж, попробуйте, – солидно согласился тот. – Вдруг у вас и получится? А то я тут, – он беспомощно развел руками, – чужой, совсем чужой!
– Ну, отчего ж вы так грустны? – Мари засмеялась. – Выпейте вина, потанцуйте, послушайте музыку. Познакомьтесь с красивой девушкой, наконец!
– Какая же из красавиц сравнится с вами, Мария? – неожиданно изрек Стратиотис, – Разве что августа?
Мари с Фомой посмотрели на него в изумлении, но каждый по-своему. Мари подумала, что, как бы ей ни льстил ставший вдруг не в меру любезным журналист, именно с августой ей никогда не потягаться – и как же глупо, что она одна на всем балу не может смириться с этим! Амиридис же подумал, что если б он сейчас достал из кармана длинный шарф и начал, виток за витком, сдавливать им шею добродушного великана, тот, наверное, долго смотрел бы на него молча и удивленно, постепенно наливаясь кровью. Впрочем, Фома отогнал видение прежде, чем его воображаемый соперник, захрипев, свалился на пол.
– Э… – начал Фома.
– Да-да, – отозвался Панайотис, – ощущение какой-то безысходной бездуховности. Как будто тебя душат. И куда-то пропадают идеалы. Скрываются во мраке…
– В чем же они заключаются? – осторожно полюбопытствовала девушка.
– А вот вы почитайте «Добротолюбие», больше я вам сейчас ничего не могу сказать. Просто почитайте, а потом спрашивайте.
– Ну, дружок, не можем же мы все начать жить по «Добротолюбию»! – возразил Фома.
– Это почему же?
– Да потому что оно, как говорит один мой знакомый ученый, всего лишь сборник советов, а не всеобщий закон! – ответил Амиридис.
– Ну конечно, всеобщий закон у нас только один – Всемирная Энергетическая Хартия!
– О небо, ты опять про свою нефть! – вскричал археолог и закрыл руками уши.
Содержимое бокала при этом едва не разлилось, и Фома поспешил допить коктейль.
– Забудьте, забудьте о ней немедленно! – со смехом воскликнула Мари.
– Нет, друзья мои, не могу, – печально промолвил Панайотис. – Это же не просто нефть, это, можно сказать, символ! Питательная среда для апостасии – жидкая, черная и маслянистая… Это бензин, противные выхлопы, всякие полимеры, искусственные краски, фальшивые ткани… Фальшивые чувства, фальшивое веселье, за которое нам Евангелием обещано горе! Вон, посмотрите туда, – он махнул рукой в сторону танцующих, – почти все они одеты в сделанное из нефти. И, заметьте, одеты по большей части весьма нескромно и производят нескромные телодвижения…
– Вы ошибаетесь! – выдохнула Мари.
– Да, конечно, ты прав! – воскликнул Фома. – Гораздо правильнее было бы, если бы здесь шаркали деревянными башмаками такие стройные ряды монахов и монашек в серых дерюгах.
– Но друг друга бы не касались, а только издали махали руками и шептали «прости-прощай», – поддержала его девушка.
Стратиотис нахмурился.
– Монахам не положено танцевать, что вы! Согласно толкованию на правило…
Но номера правила он сообщить не успел, поскольку был прерван вежливым голосом незаметно подошедшего препозита:
– Госпожа Мария Нику? Августейший приглашает вас пройти в его ложу.
Сотрудники «Синопсиса» переглянулись.
– Ишь ты! – пробормотал Фома.
Сердце Мари упало до самого пола, а потом подскочило вверх, точно на резиночке, и бешено забилось. Уходя, она услышала громкий умоляющий шепот Панайотиса: