– Какие гости! Ты только посмотри! Добро пожаловать! Вэлком! Хлеба, соли нет. Дефицит, но котлет к вечеру нажарим. С прошлогодними мухами! Ха-ха! Не переводи последнее, – и энергично трясет генеральскую руку. Трясет, и полковник уже скоро услышит, как ломаются косточки на ладони. А это наипротивнейшие переломы, потому что человек активно использует кисть и с трудом обеспечивает руке покой, необходимый для заживления костей. Бабуля, правда, была постарше генерала, когда неудачно упала на лед, ладьевидную кость сломала, и года два Иван практиковался в чистке картофеля. Ей было больно совершать подобные действия. Эх, не чистить генералу картошку, не чистить: эти двое схлестнулись недобрым взглядом. Подбережный не щадил, давил. Лоутон выпучил глаза, сжал зубы, покраснел, как рак, но не ни звука поражения не издал. Надо признать: толику уважения заслужил, не за красивые очки звание получил. Горбовский с офицерами ничего не понимали, переводили взгляд с одного на другого рукопожателя, если такое слово вообще существует в русском языке, если нет, то пусть пока будет.
– Витя, хватит, – шепнул Иван.
– Что говоришь? Как не рад? Рад! Знаешь, как давно его ждал? Огого, с самого купира. Все хотел хоть одного амерского хенерала поблагодарить за нашу жизнь.
– Витя!, – прикрикнул Суровин, когда у генерала зрачки куда-то наверх поползли.
– Пошел вон!, – взревел Горбовский и ополчился на Суровина, – это что за эмигрант из прошлого?
Витек отпустил генеральскую руку. Рука осталась на месте, на коже видны синяки и можно не сомневаться, парочка сломанных косточек имеется. У Лоутона зрачки вернулись на место, он задышал, какразозленный бык и так как дождь кончился и на небе, сквозь расползающиеся восвояси, тучи, пробились солнечные лучи, дернулся было достать из кармана очки. Дернулся левой рукой. Решил не рисковать и достал правой рукой.
– Местные жители. Мы разберемся, – по-английски извиняющимся тоном сказал Горбовский.
– Витя. Иди. Пожалуйста, уйди, – шепнул Иван пока Горбовский аккуратно встал между генералом и градоначальником в шинели.
– Где ты устроил штаб?, – чуть повернув голову, спросил полковник Горбовский.
– В магазине. Старшина, выдели двоих. Проводите прибывших к штабу.
И закрутилось, завертелось. Лоутон осторожно прижимал поломанную ладонь к телу и старался ею сильно не раскачивать при ходьбе, очевидно испытывая сильную боль. Он со своими людьми и штабными офицерами направился к штабу.
– Ты кто такой, я спросил?, – толкнул Горбовский Подбережного в плечо и тут понял, что плечико то жесткое.
– Градоначальник Исты. А что?, – с вызовом сказал Витя и попятился на полковника связи.
– Сгною!
Сплюнув, он выдержал взгляд и процедил: – Найду и на вилы посажу. Ты мне не тыкай. И не пугай. Пуганные, понял.
– Это рядовой в запасе Виктор Подбережный. Отправлен в запас после потери левой руки, – сказал Иван, – иди, Витя. ИДИ! Я приказал накормить вечером людей горячим. Займись этим делом уже.
Пободавшись еще немного взглядом, Подбережный резко развернулся на каблуках фарцовых сапог и пошел, значит, добывать горячее на ужин. А солнце залило Исту, начало прогревать намокшую от дождя землю, так что скоро запарит легким туманом от резкого перепада температур. Горбовский отошел на пару шагов назад, глотнул из фляги, задумчиво посмотрел вслед уходящему оппоненту и уже более спокойно, но как-то совсем недобро обратился к Ивану: – Это с твоей подачи случилось. Суровин, ты занимаешься суррогатами, вот и занимайся ими. Тебе приказали встретить, и только. Всё остальное не твоё дело. Понимаешь?
