А у нас, как вчера – колокольни вздымают зенит,
А пока нам пора – комбикорма до самого края.
А и дед со стаканом – и челюсть в стакане звенит.
Золушка прикатила на бал в тыкве – вся чумазая и перепачканная сажей – и в отрепьях.
Восхищённый принц тут же пригласил её танцевать, не обращая никакого внимания на наряженных и намакияженных мачехиных дочек.
Ну и правильно!
Надо же думать, как правильно собраться на бал. Всё-таки, бал-то – не новогодний, а Хэллоуин.
Королевство не меряно, красавицы не считаны, а мздоимство такое, что ежели чего сам не сделаешь, а кому поручишь – считай пропало.
Поэтому принц сам ходил от дома к дому с хрустальной туфелькой, стучался и…
– Мадемуазель, прошу вашей ноги!..
До руки и сердца так и не дошло.
***
Золушка дремала в кресле у очага, когда в дверь постучали.
– Кто там?
– Госпроверка, откройте!
– Дёрните за верёвочку, – сказала Золушка, – засовчик поднимется, и дверь откроется.
Дверь открылась, и – ах! это был принц! Кудри уже, конечно, слегка порастрепались и поседели, румянец от щёк переполз на нос – и всё же это был он!
– Мальчик мой, – растроганно сказала Золушка, – как же ты долго меня искал!
Принц побледнел, узнавая Золушку, но – порядок есть порядок – похрустел хрусталём и произнёс дежурную фразу: – Мадемуазель, вашу ножку, пожалуйста!
– Да уж какая мадемуазель, – махнула рукой Золушка, – уже давно вовсе маркиза Буратино де Карабас.
Принц качнулся, но она поспешила подставить стул, на который он плюхнулся, и быстренько добавила:
– И давно уже безутешная вдова.
И высунула из-под кринолина изящную артритную ножку.
Ночные облака разошлись, и в центре тёмного небосвода нагло и пугающе нависла гигантская бледная луна. Вокруг неё – к морозцу – отсвечивал серебристый круг, а внизу простирались чёрные в ночи поля и белеющая между ними бесконечная дорога.
Если бы сейчас в городке проснулся хоть один обыватель, а ещё и догадался выглянуть в окно с биноклем, то увидел бы три уходящие из города фигуры. Они уже были далеко, казались маленькими, но их ещё можно было различить и узнать.
Слева шёл кот Бегемот. Справа шёл кот Базилио. А между ними шёл человек в хитоне. Тихим голосом, слегка жестикулируя, он что-то рассказывал. Уши котов стояли торчком, хвосты безвольно висели сзади – коты внимали словам Учителя про Блистающий мир.
С высокой горы их провожали взглядами Воланд и ставшая от горя ведьмочкой лиса Алиса.
– Мессир, – бормотала Алиса, – ведь как родного! Кормила, поила, блох вычёсывала… – Она отвернулась и тихо заскулила.
– Не надо, – сказал Воланд. – Они сами выбрали свой путь. Оттуда никто ещё не возвращался. По крайней мере – целиком.
А Куклачёв уводил котов всё дальше и дальше.
Алёнушка выскочила в сенцы, погрюкала вёдрами. Бадьи надёжнее, зато оцинкованные легче. Прицепила к коромыслу, побежала за молоком.
Погода за ночь переменилась. Не зря солнце красное в тучу садилось, а братец Иванушка рогами упирался, не хотел в стойло идти. А она-то на медовуху думала.
Потеплело. Кисельные берега чавкали под ногами. Вдоль по кромке выпал творожок. А по самой середине, поднявшиеся со дна и раздувшиеся, плыли трупы врагов.
Опять дети без молока к каше! И куда Онищенко смотрит!
Дети уже встали ни свет ни заря, достали из сараюшки мужнины сети и с криками и гиканьем отлавливали утопленников. Самый младший уже понёсся барабанить в дверь, будить отца: «Тятя, тятя!..».
