– Нет! – пришёл к выводу Острогор. – Не чмари и не убоища!
– Давайте за новую жизнь! – предложил Жека. – Страна дождей, шалав, велосипедов теперь уже в прошлом. Впереди непаханая целина!
– За освоение целины!
– Стойте! – всполошился дезориентированный Острогор, едва не выплеснув водку на стол. – Разве мы едем в Целиноград?
– Едем мы, друзья, в дальние края… – запел Арсений с комсомольским задором. – Будем новосёлами и ты, и я!
– Потеря чувства юмора, – констатировал Жека.
– А… – недоумение сползло с лица Острогора. – И чувство юмора я не терял. Сам знаешь, кто был в армии, в цирке не смеётся.
– А кто в учебке, тому не страшен Бухенвальд. А сейчас у нас свобода! Вольная воля!
Вольница вела себя шумно, но мирно и не задиралась, и пассажиры, прежде обеспокоенные столь неудобными попутчиками, свыклись с гуляющей троицей и уже не вздрагивали от громких возгласов и грохота посуды. После третьей бутылки, размывшей границы реальности, Острогор глянул на плывущий за окном скудный пейзаж Средней Азии.
– Где мы? – обратился он к проходившей по коридору женщине, опознав в ней проводницу.
– Подъезжаем к Чу!
– Земля обетованная! – воздел руки к небу Арсений.
– Pardon me, boy! Is that the Chattanooga choo choo? – запел Жека.
– Проводница оценивающе осмотрела солдат, скользнула цепкими зрачками по натюрморту и погрозила пальцем.
– Не шалить! – воспитательница и карапузы в песочнице.
– Обижаешь, мать! – Жека открыл огромные ладони. – Это серенада солнечной долины!
– Попрошу не увлекаться серенадами и руладами!
– Не извольте беспокоиться, владычица! Мы – мирные люди, – заверил Сергей. – Без бронепоезда. Но на фирменном!
– Нам нужен мир! – Арсений скопировал Брежнева, смачно шамкнул, крякнул и добавил. – Желательно весь!
– Смотрите, ребята, – потеплела женщина. – Уж не подведите.
– Так вот она какая, сказочная Чуйская долина! – расплющив нос по грязному стеклу, дивился Арсений Рожков на тянущуюся за окном равнину.
– Сказочная страна! Поле чудес!
– Давай новый пузырь! – Женю Селивёрстова не привлекала раскинувшаяся под голубым казахским небосводом призрачная пастораль.
– Водка лучше дури!
– Одно другому не мешает, – изрёк земляк и опустил тяжёлые веки. От частивших столбов линии электропередач, чёрных как обугленные головешки, зарябило в глазах.
– Замечтался о пяточке? Успеется на ковре самолёте полетать.
– Да-а-а, Сень, у-с-сспе-ее-ш-ш-шь, – зашипел Острогор, которому всё труднее и труднее удавалось регулировать работу языка.
– Ты дома раньше будешь, – с лёгкой завистью сказал Арсений. – Джамбул уже через час.
– Не-а, – мотнул головой Острогор. – Бо-о-ольш-ш-ше!
Стряхнув пыль мечтательности, Рожков выудил новую кеглю «Посольской» и вонзил её в останки растерзанной курицы, разбросанных на пропитанной жиром газете. Эстафета застолья не прерывалась. Стаканы наполнялись и опорожнялись, наполнялись и опорожнялись. Тосты уже не произносились, закуска стала безразличной, и застолье потеряло приличествующую окантовку светского мероприятия.
И Рожков, и Селивёрстов были статными парнями, превосходившие Острогора и в росте, и в развороте плеч, и в объёмах желудков. Эти анатомические и физиологические преимущества позволяли им преодолевать побочные эффекты водки, торпедирующие организм по жизненно важным узлам и коммуникациям. А что же Острогор? Увы! Его биологическая система была не столь крепка. Повышенные дозы алкоголя, ускоренный темп и отсутствие сноровки загнали его органы жизнеобеспечения в режим запредельных перегрузок.
