Жест Цезаря, дарующего свободу гладиатору, окончательно завершил возвращение старшего лейтенанта в его привычное состояние.
– Поднимите.
Шкурко, чьи рост и вес имели самые выдающиеся кондиции в роте, сгрёб Острогора в охапку и придал ему вертикальную позицию.
– У нас произошло небольшое несовпадение в точках зрения на проведённую в помещении уборку, – начал Мотыгин. – Так вот, сержант Острогор нарушил субординацию и использовал неуставную форму общения. Как командир роты я сегодня же! – он дёрнул правой бровью и ткнул в потолок указательным пальцем. – Безотлагательно! Подготовлю приказ о его аресте на 10 суток! Старшина, снимите его с дежурства и подготовьте к отправке на гауптвахту!
– Есть, товарищ старший лейтенант!
Опытный старшина догадывался, что случилось в туалете, и даже не стал пытать сержанта о причине конфликта, когда ротный покинул кафельный отсек. Хлопнув здоровой лапищей по плечу взъерошенного парня, Шкурко беззлобно сказал:
– Допрыгался, Острогор! Неча было ножичком воздух дырявить! Это оружие, а не учительская палочка.
Вот так Острогор оказался в казённом доме, где успел провести уже пять суток.
На шестые, после завтрака, его определили на работы в подвал столовой, где хранились овощи. Заражённая грибком картошка таращила на арестантов глазки-бородавки, мрачно морщилась и источала тошнотворный запах. Серая жижа, скопившаяся под кучами, концентрировалась в мерзкую слизь, липшую к сапогам. В тусклом свете электричества и спёртом воздухе хранилища верховодили гниль и разложение.
– Ты и ты! – начпрод тюрьмы тыкнул пальцем в Острогора и колченогого арестанта с эмблемами танковых войск. – Берите носилки. А вы, – повернулся он к прочим, – совковые лопаты. Грузите им тухлятину. Потом поменяетесь. Очистить тут всё! Вперёд!
Работа закипела. Все работали на равных. Тут нивелировались звания, заслуги и градация. Никакого снисхождения, никаких привилегий. «Дед» шёл вровень с «пухом», сержант – с рядовым. Главным был конвоир, готовый в любой момент угостить прикладом зафилонившего подопечного.
Схватив за обструганные под ладонь ручки наполнившихся носилок, Острогор и танкист понесли их наружу.
– Из Казахстана? – спросил сержант в спину напарника, безошибочно определив его национальность.
Крепыш повернул голову на короткой шее и скосил и без того узкие глаза.
– Ну…
– Откуда? Поточнее.
– Капчагай.
– Рядом. Я из Джамбула.
– Ой-бой! – крепыш подпрыгнул, едва не опрокинув ношу. – Земляк!
– Выходит. За что попал?
– На мусорку ходил, – колченогий горестно цокнул языком и смачно сплюнул. – Поймали.
– На Потсдамскую свалку, что ли? – уточнил Острогор.
– Туда, туда, – закивал головой казах.
– Журнальчиков интересных захотелось?
– Не-а, зачем? Мне картинки не нужно… Хотел кроссовки найти… Там… адидасы какие-нибудь или пума в натуре, всякие там джинсы-минсы, рубашки батные… Вот…
– Батники, – машинально поправил Острогор.
– Ага, ага! Я целых три больших пакета набрал, да! Классные вещи! Фирма! А замполит, шайтан, узнал, подследил и поймал.
– И всё экспроприировал.
– Чё?
– Отобрал?
– Отобрал! Всё отобрал! Прикинь? И ещё на арест посадил, собака! В губу отдал.
– Путёвкой отметил, – засмеялся Острогор. – В санаторий!
Земляки вывалили гнилую картошку на заднем дворе столовой и пошли обратно.
– А знаешь, как жалко! – зацокал языком танкист. – Очень! Очень жалко! Да? – он ждал сочувствия.
– Прибарахлишься ещё. Успеешь!
