– Ты не можешь так поступать… – прошептала (или прошипела?) мачеха.
– Да? Интересно, почему? Потому что вы там что-то сегодня ночью решили? Наверное, заменить меня на другую Золушку, да? Как Гадкого утенка? Ведь вам тоже не хочется умирать, как и мне, верно? Не хочется, чтобы сказка умерла? Так вот я вам хочу сказать: ничего у вас не выйдет! Теперь все пойдет по моим правилам. И все будет так, как должно быть в моей сказке. Моей! А не вашей. Поняли?
Мачеха с сестрами испуганно закивали головами.
– Тогда марш выполнять свои обязанности! А своим платьем к балу я займусь сама. Как-никак, я знаю в этом толк!
…Кружева, ленты, нижние юбки и расшивные корсеты. Мне кажется, что уже в сотый раз я пересмотрела все, что было в гардеробе Амелии и Лоры – и, по-прежнему, была недовольна. Большое, в золоченной раме, зеркало отражало мою точеную фигурку, ангельское личико и золотистые длинные волосы. Но ни один из имеющихся нарядов не добавлял моему отражению ни прелести, ни грации.
Задумчиво наматывая на большой палец левой руки прядь своих волос, я медленно спускалась в гостиную по лестнице, волоча по ступеням длинный шлейф кружевного пеньюара Амелии. Лора практически в одной набедренной повязке (так сильно она подоткнула полы своего платья) и с выпадающей из корсета огромной грудью драила полы гостиной. Из кухни раздавалось шкворчание и шипение – там Амелия сражалась с перепелами.
В кресле у камина, одетый чисто и аккуратно подстриженный, сидел с газетой мой отец. Сидел испуганно, неестественно поджав ноги, и делал вид, что увлеченно читает какую-то статью. А сам с ужасом поглядывал в сторону Лоры, которая со своей тряпкой подбиралась к нему все ближе и ближе. Я отметила опрятный вид папы, его уложенную бороду, но меня неприятно поразило пугливое выражение его глаз.
– Папа! У меня проблема.
Я подошла к отцу, присела на подлокотник кресла и ласково его обняла. Отец сразу же приободрился, заулыбался, но все равно было заметно, что он как будто стеснен в движениях.
– У меня нет платья к сегодняшнему балу, – продолжила я. – А Крестная заболела…
– Я знаю, дочка. – погрустнел отец. – Я знаю про Крестную..
Я поцеловала его в напомаженную ароматным маслом щеку.
– Ммм… а ты хорошо пахнешь. И выглядишь отлично!
– Я старался…
– Я вижу…
Отец был, по-прежнему, скован, а Лора с неотвратимостью немецкого танка (откуда я знаю про танк?) подбиралась к нему все ближе и ближе. Может, это мешает отцу расслабиться?
– Лора, достаточно. Продолжишь позже, когда я уеду. А пока займись стиркой на заднем дворе.
– Как скажешь, Золушка, – покорно произнесла Лора, с трудом встала, потирая коленки, и вышла, прихрамывая.
– Зря ты с ней так сурово, – проводил ее взглядом отец.
– Знаю, что зря. А что делать? Иначе она ничему не научится. И, вообще, кому сейчас легко? Думаешь, мне легко? Или тебе, например, легко?
– Мне? Да. Мне легко, – неуверенно произнес отец.
– Правда?
Я заглянула ему в глаза, и он засмущался:
– Ну, может, и не очень. Но я стараюсь…
– Стараться не надо, папа. Надо жить. Жить по-человечески. Понимаешь?
– Понимаю. Но, знаешь, дочка, – отец замялся, – Я же ведь не знаю, что такое – по-человечески. Я же сказочный персонаж, а нам по статусу положено жить так, как в сказке придумано…
– Ладно. Поговорим об этом позже… Вообще-то я к тебе за советом.
– Да? – оживился отец.
– Ты не знаешь, где здесь поблизости можно пару-тройку шмоток прикупить? А то все, что я шила для сестриц, мне не подходит. Сама что-нибудь сварганить уже не успею. А нужно еще прическу сделать, маникюр… Ну, ты понимаешь?
