делать, а не должна. Это источник власти и привилегий, как и игра в Белоснежку, в которой действие вращалось вокруг нее и контролировалось ею.
А мальчики… даже здесь, в Беркли, семилетнего сына моей подруги так безжалостно дразнили из-за его нового, любимого розового велосипеда, что в течение недели он отказался на нем ездить. Вполне возможно, что мальчики тоже носили бы блестки, если бы могли. Изабелль Черни, профессор психологии Крейтонского университета, обнаружила, что практически половина мальчиков в возрасте от пяти до тринадцати лет, когда их приводили одних в комнату и говорили, что они могут играть с чем угодно, выбирали «девчачьи» игрушки так же часто, как и «мальчиковые», – но только если были уверены, что никто об этом не узнает. Особенно отцы: мальчики уже в возрасте четырех лет говорили, что их папы подумают, будто это «плохо» – играть с «девчачьими» игрушками. Даже совершенно безобидными, вроде миниатюрной посуды. Мальчики также чаще сортировали игрушки в зависимости от своего восприятия гендерных ролей («папа использует инструменты, поэтому молотки – для мальчиков»). Девочки же считали, что если им самим нравится какая-то игрушка – любая игрушка, – то она, очевидно, для девочек. Поэтому кажется, что, даже ослабив контроль над своими дочерями, папы продолжают энергично охранять маскулинность своих сыновей. Я верю в это; в качестве примера могу привести моего весьма прогрессивного приятеля.
Он с гордостью демонстрировал набор Hot Wheels, купленный для своей девочки, но наотрез отказался приобрести сыну балетную пачку, когда тот о ней попросил. И кто тут скажет, у какого пола больше свободы?
Я практически готова купиться на этот аргумент: что именно мальчики более ограничены; что маленьким девочкам нужно чувствовать себя красивыми; что быть на виду, наслаждаться всеобщим восхищением крайне важно для их развивающейся женственности и хрупкой самооценки; что ээдваааессы развивают воображение; что их популярность свидетельствует о том, что мы оставили позади феминистскую жесткость 1970-х годов. Вот только перед тем, как мы собрались с другими мамами, я пролистала стопку рисунков, которые сделал каждый ребенок в группе Дейзи. Нужно было дополнить предложение: «Если бы я был(а) [пропуск], я бы [пропуск] в магазин». (Можно сказать, например, так: «Если бы я была мячом, я бы попрыгала в магазин».) Мальчики решили стать самыми разными существами: пожарными, пауками, супергероями, щенками, тиграми, птицами, спортсменами, изюминками. Девочки разделились ровно на четыре лагеря: принцессы, феи, бабочки и балерины (причем одна особенно восторженная девочка претендовала на все и сразу: «принцесса, бабочка, фея, балерина»). Как именно это, согласно Энди Муни из компании Disney, расширяет их кругозор? Мальчики, казалось, исследовали мир; девочки исследовали женственность. То, что они могли делать, возможно, и было чем-то уникальным, но вдобавок оказывалось ужасно ограничивающим.
– Да, я тоже удивилась, – призналась воспитательница, когда я спросила ее об этом. – У девочек не то чтобы был разброс в идеях. Мы пытались предложить им выбрать что-то еще, но они не захотели.
Конечно, девочки не сами по себе ведутся на культуру принцесс 24/7. Так что вопрос не только в том, почему им это нравится (здесь все довольно очевидно), но и в том, что это дает их родителям
