– Напрасно смеешься, Mamzelle Gazelle[146]. Сама не зная чему.
– Нет, monsieur Baptiste. Я знаю, чему смеюсь. Мой отец отсидел за убийство в тюрьме. Мне смешно, что и я буду, пожалуй, там же и за то же…
– Тра-дера… Тра-дери-дера… – пропел насмешливо Баптист. – A d’autres, ma charmante! Пой эту песенку другим. Меня ничем не испугаешь.
– Ну и меня тоже.
Пока Эльза была в школе, а Этьен уныло бродил около дома, руки в карманах, или справлял за Баптиста должность дежурного по заставам, Анна целые дни сидела в комнате, служившей ей спальней, с работой в руках. Только два часа днем проводила она на кухне, чтобы приготовить незатейливый, но всегда вкусный обед.
Фламандка очень любила и хорошо знала два искусства, в которых была настоящей мастерицей: шить и готовить еду. Относительно поварского искусства самые домовитые хозяйки приходили просить ее совета. Швейная же работа ее рук отличалась удивительной правильностью, тонкостью и крепостью. Обывательницы Териэля всегда предпочитали отдавать Анне Карадоль, а не какой-либо другой швее, всякий парадный заказ, вроде сорочек для приданого невесте или беленькое платьице для девочки по случаю premiere communion[147]. Кроме того, всегда все layettes[148] богатых обывателей Териэля поручались непременно Анне, и всякий местный буржуа любил похвастать на крестинах, хотя бы и скромной по размерам layette[149], но зато работы искусницы фламандки.
Таким образом, женщина, вечно сидевшая дома за швейной работой, зарабатывала иногда до ста франков в месяц. С такими средствами, помимо еще жалованья Вигана в качестве железнодорожного служащего, можно было бы жить очень хорошо и даже считаться зажиточными людьми.
А между тем Эльза и Этьен частенько свой утренний кофе пили без молока, а сахар получали количеством шесть кусочков в день на обоих. Этьен имел всего две простые синие блузы и двое брюк и каждую пару носил неделю. Башмаки мальчугану полагались только в праздники или, когда его посылали в лавку в Териэль, дома же все лето он бегал босиком, а зимой в деревянных, но удобных sabots[150] с сукном внутри.
Эльза имела два сереньких платьица из простого ситца, из которых одно было уже очень заношено, и кое-где заштопано. Для особых случаев у нее было еще голубое фланелевое платье с белыми пуговичками и одно белое полотняное, сшитое не так давно ради première communion[151]. Девочка также дома всегда ходила босиком, а в ненастье в sabots, и только в последнее время, ввиду того, что внешностью стала казаться старше своих лет, мать, стыдясь знакомых, стала покупать ей ботинки.
Сама Анна одевалась более чем скромно и почти не меняла своего черного платья из смеси шерсти с бумагой.
Женщина с двумя детьми и со своим любовником жила на его жалованье дежурного по сторожке, но все, что зарабатывала, отдавала ему. Поэтому Баптист Виган бывал в праздник одет en bourgeois[152], в черной паре. Однажды, он даже завел себе цилиндр, но насмешки териэльцев заставили его припрятать подальше сей убор. Все деньги, получаемые от Анны, Баптист тратил с приятелями в кафе, или спуская в домино и на биллиарде. Иногда же, поэкономив месяц и два и собрав сумму денег, он отправлялся prendre l’air[153] в Париж, откуда через неделю являлся без единого гроша и без обновок, но с удивительными рассказами для Анны и приятелей о своих бульварных похождениях, приключениях и победах. Анна добродушно выслушивала все и всему верила и, не будучи ревнива по характеру, однако, страшно боялась, что когда-нибудь ее любимец навсегда застрянет в омуте столицы и уже не вернется к ней.
