– Пошли, Настена, будет весело, – ныла Варвара.
И я сдалась.
– Ну ладно, можешь на меня рассчитывать. Только я тебя заранее предупредила, что я ненадолго. Чтобы потом, на всякий случай, ты не предъявляла мне глупых претензий!
Пить яичный ликер «Адвокат» прямо из горлышка бутылки в половине пятого утра, стоя на Софийской набережной лицом к Кремлю, – это перебор даже для меня.
Было так холодно, что я не чувствовала ни одного из двадцати пальцев. В мои замшевые сапожки от Балдинини набился снег.
Мы с Геной уныло ждали открытия метро, пытаясь согреться сладким ликером, который после запойной ночи казался нам невинным десертом и производил скорее не согревающий, а раздражающий эффект.
Какое идиотство – ждать открытия метро, когда тебе под тридцать и одни твои перчатки стоят больше, чем единый проездной билет на все виды транспорта. Но такова жизнь. Все наличные были нами безалаберно пропиты. А ведь начиналось все так цивильно!
Встретились мы, чтобы отметить мой первый «новогубный» день. Гена возжелал увидеть мое новое лицо и по этому поводу заказал столик в «Зебра-сквер». Ну а я, конечно, не могла упустить возможность щегольнуть перед богемной публикой в своей новой «памелоандерсоновской» вариации. Дабы не выбиваться из образа, я даже на пару размеров увеличила грудь с помощью чудо-лифчика с силиконовыми прослойками и напялила карнавально-алую блузу с весьма недвусмысленным декольте.
Я вышла из дома самой красивой женщиной в мире. Самой красивой женщиной в мире я добиралась на метро до места икс. Самой красивой женщиной в мире я подкралась сзади к Генке, который ждал меня, сжимая в руках ветку орхидеи, и закрыла ему глаза ладошками.
Я перестала быть самой красивой женщиной в мире, только когда он обернулся и, отшатнувшись, вскрикнул:
– Что это за кошмар?
Моя улыбка сползла в декольте.
– Это не кошмар, а твоя подруга Настя, которую ты знаешь почти десять лет и которая до этого самого момента считала, что выглядит умопомрачительно.
– Это так. – Он отдал мне орхидею, а затем взял мое лицо в ладони. – Умопомрачительно. В том смысле, что у старушки Насти, похоже, помрачился ум… Что это за чертовщина?
– Я увеличила губы, – поведя плечом, вполголоса объяснила я, – и мне так нравится больше. Так что если не хочешь, чтобы я тебя возненавидела, немедленно заткнись.
Он и заткнулся – как и положено преданным воздыхателям, Геннадий был готов подчиниться любому, даже шуточному, моему приказу. Он послушно молчал, но весь вечер посматривал на меня странновато, и под этим взглядом моя окрепшая самооценка медленно плавилась, как кусочек сливочного масла на раскаленной сковороде.
Несмотря на то что я знала, что выгляжу потрясающе, а Гена – деревенщина и дурак, вечер был испорчен. Но все-таки я позволила ему довести меня до «Зебры», усадить за центральный столик и угостить шампанским, креветочным коктейлем, а потом еще и яблоками в кляре.
Алкоголь, как водится, подтопил лед моего разочарования, и мне захотелось продолжения банкета. И мы отправились сначала в какой-то малоизвестный бар на Лубянке, где администратором служил Генкин однокурсник и потому наливали нам бесплатно (пользуясь такой оказией, я не стеснялась заказывать самые дорогие коктейли), а потом догнались водкой со льдом в танцевальном баре «Фреш».
Нам было так весело, что, казалось, мы можем со студенческой ретивостью протанцевать всю ночь напролет. Но уже к половине четвертого дали о себе знать, во-первых, почти преклонный возраст, а во-вторых, шпильки от Балдинини. Мне мучительно захотелось скинуть сапожки, свернуться калачиком в глубоком уютном кресле и дремать под какую-нибудь мелодраму. И тогда Гена сказал:
