Павел вернулся с большим стаканом апельсинового сока и чашкой чая для себя.
– Как рабочий день? – спросил он, – никто сегодня не хамил?
– Нет, – я заулыбалась, – наоборот, хороший день. Как обычно, много рейсов и нескончаемые очереди пассажиров, но общая обстановка… – я неопределенно взмахнула рукой, – каждый день здесь разная атмосфера. Я не знаю, от чего это зависит, но аэропорт – будто живое существо со своим меняющимся каждый день настроением.
– И давно вы здесь работаете?
– Нет, с декабря. Всего полгода.
– Я думал, много лет, – удивился он, – и как вы сюда попали?
– Это запоздалое исполнение детской мечты, – отозвалась я с улыбкой на губах, – меня всегда очаровывали самолеты. Вся эта романтика путешествий, атмосфера чего-то волнующего и нового. Да, я простой сотрудник и никуда не улетаю, но все равно я тоже прикасаюсь к этой магии. Для меня аэропорт – это начало перемен.
– А я вот не люблю летать, – отозвался Павел.
– Почему же? – на этот раз удивилась я.
– Не люблю прощаться…
Мы еще долго говорили о моей работе, авиации и самолетах, потом о поездке Павла в Москву. Я уже не робела, как в первый раз, и с трудом держалась, чтобы не начать флиртовать. То и дело мой взгляд опускался на мужские руки – длинные, но не тонкие пальцы с аккуратно подстриженными овалами ногтей, на мускулистые предплечья. Под светлой тканью футболки угадывалась широкая и рельефная грудь. «Никогда бы не подумала, что музыканты в оркестре бывают столь хороши собой», – в который раз поражалась я.
Павел то ли уловил мое настроение, то ли заметил заинтересованные взгляды – чуть наклонившись через маленький столик ближе ко мне, он тихо спросил:
– Вы не передумали насчет ужина со мной?
Как загипнотизированная, я смотрела в его серые глаза. Он знал, что мне будет трудно ответить отказом, когда он так рядом, а его рука будто случайно касается моей.
– Не обижайтесь, – я вздохнула и спрятала руки под стол, – но я не хожу на свидания.
Павел удивленно вскинул брови, в глазах блеснули искорки, и на мгновение я подумала, что он рассердился.
– Звучит обреченно и таинственно. Вы собрались уйти в монастырь?
На секунду я опешила и удивленно покачала головой.
– Вас не пускают на свидания строгие родители?
– Что? Нет! – я поняла, что он шутит, и улыбнулась.
– Вам не с кем оставить троих детей? Вы все-таки в кого-то влюблены? Вам запрещено встречаться с пассажирами? – сыпал он смешными догадками, – или вам нет восемнадцати?
Впервые за все время я посмеялась над своими страхами. Впервые все стало выглядеть не так драматично, как я прокручивала у себя в голове. Поэтому в тон ему ответила:
– Дело во мне. Я кое-что натворила. И сейчас отбываю наказание.
– Натворили? – переспросил Павел, – что же нужно натворить, чтобы отказываться от ужинов?
Липкая волна воспоминаний нахлынула, вызывая в памяти неприятные сцены, в животе скрутился осязаемый комок сожалений. Я почувствовала, что кровь приливает к моему лицу, и я краснею:
– Мне неприятно об этом говорить, – честно отозвалась я.
Павел кивнул, понимающе отвел взгляд. В этот момент завибрировала «Нокиа», принимая очередное сообщение. Мужчина отвлекся, и мне не пришлось продолжать тему. Я достала свой телефон из сумки и обнаружила, что уже больше десяти вечера. Мы просидели два часа, и пора было прощаться.
– Мне нужно идти. Спасибо за приятный вечер, – сказала я, поднимаясь из-за столика.
