Вначале потянулись недоброй памяти стюганские кварталы. Вони и грязи, правда, намного меньше, чем мне помнилось: долгие проливные дожди почистили сточную канаву, делящую улицу пополам, вымыли грязь из закоулков.
Здесь, на окраинах, невозможно встретить ни одного одинакового жилища, однако все схожи в одном: неухоженные, построенные кое как и наспех, они производят впечатление готовых рассыпаться только лишь от одного неосторожного прикосновения. Завидев входящие в город обозы, к дороге в надежде на подаяние поспешили многочисленные нищие и калеки: и безрукие, и безногие, и с обезображенными иссечёнными лицами. Собирались они в таком количестве, что местами просто образовывался живой коридор. Фиглярский обоз попрошайки высокомерно пропускали, а к купеческим липли, как мухи на мёд. Десять лет назад такого не было.
Затем всё это безобразие и убожество как отрезало: начались мастеровые слободки. Словно бы начался совсем другой город: стоки забраны в подземные коммуникации, каждый из домов имеет своё «лицо», отражающее ремесло, вкус и достаток его хозяина.
Знати в городе живёт не очень много, а потому элитная часть города располагается на небольшой территории – примерно на полсотни шагов вокруг цитадели, резиденции суродильского лад-лэда. Дома богатых людей, очень изящные, сложенные из блоков песчаника, на фоне массивной гранитной стены замка выглядят совсем крохотными, почти игрушечными. Центральная площадь, выложенная так же, как и мостовая, булыжником, ограничивается замковой стеной, зданием городской управы, храмом Обоих и торговыми рядами, поближе к которым и расположилась бродячая труппа. День ярмарочный, народу на площади снуёт довольно много. Фигляры тут же раскинули на земле дерюжки, обозначающие сцену, и начали представление.
Первое их выступление я просмотрел с начала до конца, и оно на меня не произвело сильного впечатления. И это ещё очень мягко сказано. Правда, очень неплохо жонглировал Кавни, но, как он и говорил, делал это уже не на канате, что, несомненно, уменьшало ценность номера. Очень хорошо пела лирические баллады Зи – у неё оказалось замечательное колоратурное сопрано. При желании можно довести до блеска и номер гимнаста Лимо – «танцора-бесхребетника», как это здесь называлось. Остальные смотрелись очень непрезентабельно. «Чародей» Годо безуспешно пытался удивить публику своими «чудесами», во время которых уличные мальчишки громко выкрикивали комментарии: «Вона-вона, в рукаве у него букетик! А чевой-то ты там за спиной спрятал?! А в столике-то дырка!» Выступление дрессировщика Жиго тоже имело мало успеха. Его обезьянка, одетая в маленький костюмчик, плащ и шляпу, никаких трюков делать не умела, смех вызывало лишь её карикатурное сходство с человеком. Изрыгание огня Нуну, «человеком-драконом», уже после третьего-четвёртого факела не представляло интереса. Скоморохи-шуты У-Ди и А-Ди паясничали и шутили настолько плоско, что вызвали смех только у одного человека – толстущего дебила с текущими по подбородку слюнями. Этот хохотал настолько громко и заливисто, что поневоле стали смеяться и окружающие. Шуты, приняв это за свой успех, довольно кланялись.
– Так что же насчёт моего предложения? – спросил я у Кавни, когда представление окончилось. – Ты уже принял решение?
Я почти не сомневался, что сетрик не откажется путешествовать по Божьей Столешнице: то, что я ему предложил – целое состояние для нищего фигляра. Однако он вдруг неожиданно принялся торговаться.
