Зов запахов - страница 2

Водяные цветы принимались, белые цветы нет.

Еще пахло артиллерийскими снарядами.

Каким мог быть запах снарядов?

Чем может пахнуть война?

Как и человеческое тело, каждое здание, каждая постройка имеет свой запах. Как и запах человеческого тела, его составляют запахи материалов, из которых построен дом; к запаху этих материалов примешиваются запахи всего, что попадает в дом, пока он существует. Это здание, в котором побывали толпы живых человеческих существ, оставивших в нем свои клетки и запахи, – существ, которых не волновало ни то, что было здесь раньше, ни то, чем здесь пахло, – не было исключением.

Запахи там смешивались, как смешиваются цвета, и становились единым целым, делаясь запахом места. Как это бывает во всех исторических местах.

Когда однажды утром она прогуливалась по музею Оранжери, ей вдруг показалось, что она чувствует и отчетливо распознает каждый из запахов, которые как будто еще витают в музейной атмосфере, особенно в двух овальных залах. Она встала посреди одного из них, окруженная буйно распустившимися цветами, которые как бы отделяли мир живых от мира мертвых, и полной грудью вдохнула, словно желая вобрать в себя чуть-чуть этих кувшинок, раскрывших лепестки навстречу заре.

Принято считать, что запахи оживляют в памяти прошлое. Она задавалась вопросом, можно ли силой мысли, направленной в прошлое, оживить ароматы, которые, казалось бы, испарились. Ее интересовало, могут ли мысли и слова служить проводниками для самых летучих запахов, могут ли они приблизить эти запахи к нашим носам, подобно Орфею, спасавшему Эвридику из ада. И могут ли люди, вдыхая ароматы, сделать их частью своих тел. Ей казалось, что эти цветы принадлежат и этому миру, и миру мертвых. Был ли этот зал мостиком между двумя мирами? Было бы чудесно, если бы в загробном мире пахло кувшинками… Всем сердцем желая этого, она вышла из музея.

«На берегу реки стоял маленький павильон, всегда закрытый; там тайком изготавливали краски ‹…› От него исходил странный запах, который мы, в конечном счете, полюбили. ‹…› Я мог часами смотреть, как блестящие медные валики наполняют цветом и жизнью выползающие из-под них ткани…»[2]

Если бы живописные полотна могли передавать звуки и запахи, обстановка в музеях была бы очень оживленной. Лошадиное ржание, радостные детские крики, рулады оперной певицы, рев водопада, рокот поля боя, музицирующие ангелы, грохот нью-йоркского метро. Запах влажной земли, рек, хлева, буржуазной гостиной, пудры куртизанки, газона, пустыни, волн, курятника, отрезанной головы солдата, лесной чащи…

Нам до некоторой степени повезло, что мы не слышим звуков и не ощущаем запахов картин – в противном случае музеи быстро сделались бы сомнительным для посещения местом. Не потому ли мы редко представляем себе, как звучит, чем пахнет изображенное на картинах и каково оно на ощупь?

Иногда картине как бы предписывается иметь запах. В Художественном музее Чичу на острове Наосима смотрители зала, где выставлены «Кувшинки» Клода Моне, должны быть надушены духами, созданными по сюжету картины. Ароматизируется не помещение, а люди, от которых исходят цветочные ароматы: они как бы становятся кувшинками, прогуливающимися по залу.

Призрачный древесный запах в моем представлении неразрывно связан с одним произведением Дональда Джадда. Войдя в музейный зал, я сразу же почувствовала, что пахнет деревом. Запах исходил не от паркетного пола, скорее, это был составной аромат, как в духах. Он заполнял все помещение, и я сначала подумала, что пахнет одеколоном смотрителя. Я была в зале одна. Может быть, это шлейф стойких духов какого-то посетителя? Каждый раз, когда я думаю об этой скульптуре, я ощущаю аромат дерева.