– Видно, сильно головой-то ударился?
– Я серьезно говорю, – возразил Соловей.
– Как же голубые глаза, пышная грудь и коса до пят? – хмыкнула я, ни на секунду не принимая его слова всерьёз. По местным меркам я точно красавицей не была.
– Коса – это хорошо… Намотаешь на кулак, голову ей запрокинешь – и вперёд. А такая, как Яга, сама на тебе поскачет, ей коса ни к чему, мешать только будет, – продолжал бредить раненый. Краем глаза я заметила, что Иван от его слов залился румянцем. Какой он ещё молодой всё-таки!
– У-у-у, не дай Бог так оголодать, – с издевкой протянула я, не отвлекаясь от работы. – Блоха на тебе поскачет, бабник!
– Сердишься, а глаза так и сверкают, чисто угли! Руки мягкие, ласковые, знают, что творят. Эта баба – всем бабам баба, Иван, – не унимался Соловей, а я начала понимать, откуда у него такое прозвище. – С молодухами не интересно, пугливые как оленухи, да и глаза у них коровьи. А у тебя хищные, Яга, слышишь?
– Слышу. Спи, – рана была закрыта мягким чистым полотном, я укрыла Соловья одеялом и отошла проверить тесто. Будут Ваньке пирожки в дорогу.
Мир был таков, что Иван мог вообще не вернуться обратно, но я предпочитала надеяться на лучшее. День ото дня Соловей становился всё разговорчивее, и мне пришлось признать – язык у него правда хорошо подвешен. В отличие от деревенских с ним было интересно.
В который раз я подумала, что люди здесь крепкие – а что удивляться, другие попросту умирают в детстве. Наш раненый уверенно шёл на поправку. Вставал с моей помощью и с аппетитом ел, напоминая в эти минуты тощую злую собаку, у которой нет хозяина. Осторожно расспрашивал меня про Ивана – как познакомились, что за человек. Спрашивал и про меня – как-то понял, что я не из этих краев. Я отмалчивалась или уходила от ответа, и Соловей не настаивал.
– Ты со всех берёшь плату, – сказал он как-то, сидя на крыльце, закутавшись в одеяло. – Что с меня попросишь? Взять-то особо нечего, сама видишь. Штаны и те чужие.
Я задумалась. За него обещал отдариться Иван, но какого лешего?
– Шелковые нити. Не слишком толстые, крепкие, непременно из шёлка. И ещё… Если будешь в иных землях – поищи мне живой воды. Спирт, горячее вино – называться может по-разному. Резко пахнет, горит, если поджечь.
Перегонный куб точно уже придумали, просто далеко отсюда. Соловей громко цокнул языком.
– Мудрёное задание. А не лучше ли мне уехать и никогда не возвращаться? Тогда и платить не придётся.
– Можно и так. Только смотри, как бы у тебя нити не разошлись, растворив рану. С наговором зашивала, – равнодушно ответила я и с удовольствием увидела, как тень беспокойства промелькнула на смуглом лице Соловья. Он не мог точно знать, брешу ли, и оставил дальнейшие мысли при себе. Потом вспомнила, что Ивану не нравилось, когда я вела себя злобно, и минуту спустя сказала: – На нет и суда нет, Бог с тобой. Захочешь – вали на все четыре стороны.
Раненый татарин усмехнулся и кивнул в знак того, что услышал. А затем смежил глаза, не то правда задремав сидя, не то желая закончить разговор.
