Надо же было Ивану вернуться в тот единственный день, когда я отлучилась. Солнце уже катилось к закату, когда я повела лошадь в стойло и ахнула, услышав приветственное ржание Иванова жеребца.
– Где была, что видела? – раздался над ухом гулкий голос, и от неожиданности я чуть не выронила седло.
– Где была меня уже нет, – с достоинством ответила я Ивану. – Ты мне сапоги привёз?
– А как же! Идём, Яга, мы с Соловьем тебя полдня ждём. За стол не садились, брюхо уже к спине липнет.
– У тебя прилипнет, не дождешься! – буркнула я, но губы сами растягивались в улыбке.
Всё лето эти двое захаживали ко мне по поводу и без. То порознь, то вместе. По очереди двигали тавлеи, Соловей оказался мастак в этой игре. Иван появлялся реже и становился мрачнее день ото дня. На расспросы отвечал коротко, но с его слов я поняла, что на заставе слишком мало людей, да и те обучены плохо.
За десять лет житья здесь я не слышала ни про какие войны, но много ли новостей доходило до деревни. Только сейчас мне открылся подлинный смысл безобидной фразы «Степняки озоруют». Так говорили о сожженных посевах, о людях, убитых или угнанных в плен. Такая же неизбежная часть жизни, как моровое поветрие или засушливое лето. Бывает время от времени, и ничего ты с этим не сделаешь. От таких мыслей по спине пробегал неуютный холодок, и я старалась выкинуть их из головы. Что мне за дело, в конце концов!
– Где твой брехун? Чёрный глупый пёс, которого ты звала Угольком? – спросил как-то Иван. – Лучше такая собака, чем совсем ни одной.
– Ну ты вспомнил! – ответила я. – Расколдовала его, наконец, он и ушёл.
Иван досадливо цокнул языком:
– Давно ведь собирался тебе щенка притащить, да всё не с руки было.
– Привези в следующий раз, коли так, – внутри зацарапалась тревога, когда Иван отрицательно покачал головой:
– Не знаю, когда теперь вернусь.
Я проводила его через два дня. Внутри снова разливалась пустота, а, может, это приближение осени так влияло на меня. Повседневные хлопоты были моим единственным способом справиться с дурным настроением, и я пошла к печи – поставить суп томиться.
На пороге появился Соловей. Он, видно, тоже переживал из-за отъезда Ивана – ходил мрачный и скучный. В дружину к царевичу, однако, наниматься не стал.
– Раз Ваньку приголубила, может и со мной поваляешься? – усмехнулся татарин. Сложно было понять – шутит он или говорит всерьёз.
– Нет, – коротко ответила я, но разбойнику этого было мало.
– Не люб? Что так?
Я посмотрела на него внимательно, словно видела в первый раз. Шрамы от оспы не слишком обезобразили его лицо, но взгляд тёмных глаз был хищным и беспокойным. Тощая фигура была, тем не менее, жилистой и гибкой, как у скоморохов-акробатов. Нормальный мужик, только совести у него не было и не будет.
– Не в том дело. Просто ты пока помирать не собираешься, а мне на кой, чтоб ты потом за мной волочился?
Соловей весь подобрался, и лукавство исчезло из его взгляда.
– А Иван что? Прикуси язык, ведьма! Или сама его отравила?
– Его братья убьют, – со всем возможным равнодушием объяснила я.
– Так скажи ему! Если что-то знаешь, не молчи!
– Ты засиделся, – я указала ножом, которым резала зелень, на дверь и снова принялась за дело. Сталь часто стучала о дерево, а за спиной я всей кожей чувствовала напряженную фигуру Соловья. Разбойника, что бы там Иван ни говорил.
Он выскочил из избы, а я бросила ножик и с облегчением перевела дух. В глазах плескались слёзы, но ведьме негоже плакать, пусть и по добру молодцу. Я поняла, что случится, когда Иван рассказал, что поедет вместе с братьями к царю Афрону. Это внутреннее знание было странным, но я словно собственными глазами видела его изрубленное тело, гниющее на траве в чистом поле.
