И опять я видела изумление на лице своей воспитанницы, привыкшей к тому, что младенцам давали и квас, и хлеб, и кашу в грязной тряпице.
– Я бы хотела дочку, – призналась мне как-то Василиса. Сама при этом она играла со своей куколкой, оставшейся от матери, и впечатление производила странное – не то взрослый человек, не то дитя. – Только я боюсь, вдруг муж меня бить будет.
Я с досадой рубанула морковь, которую крошила в постный суп, повернулась к ней, и заговорила, наставив на девочку маленький острый ножик:
– Если попробует, скажи так: матушка завещала всякому, кто руку на меня поднимет, кровь во сне пустить. Поняла? Что пятишься? Поняла, я спрашиваю?!
– У-у-у вас глаза светятся, матушка Яга, – жалобно пропищала Василиса, и я стряхнула с себя наваждение. Опустила руку с ножом и спокойно добавила:
– Не шучу я. Убеди, что убить готова и сгореть за это, коли потребуется. Но не думаю, что до этого дойдёт. Мужики – существа довольно простые, если не доводить – не тронет. А пока замуж не выскочила – подмечай, как жених себя со скотиной бессловесной ведёт. Не пинает ли собаку, не рвёт ли губы лошади от досады.
– Без приданого не выбирают, – вздохнула Василиса, а я только усмехнулась:
– Не в приданом счастье, златокудрая ты овечка! Надо – соберём. Только чует моё ведьмино сердце – тебя и так умчат, не засидишься.
Девчонка вдруг счастливо рассмеялась и порывисто обняла меня, словно я бог весть что ей пообещала. А потом выбежала на улицу, накинув полушубок. Послышался звонкий лай Уголька и недовольное гоготание гусей. Я с удивлением поняла, что эти звуки мне милее тишины, и холодок сразу наполнил душу. Василисе пора было уходить.
Сначала я пыталась уговорить её по-хорошему.
– Тебе нужно успеть уйти до весны, – обратилась я к девочке вечером. – Сейчас ни болото, ни реки тебе не помеха, на снегоступах дойдёшь откуда пришла.
– Разве я плохо тебе служила? – с нескрываемой обидой отвечала девчонка. – Почём гонишь меня? Хочу остаться здесь!
– А я плевала на твои хотелки, – в сердцах бросила я. Много чести объяснять ей. Человек должен жить с людьми или не жить вовсе. Себя я уже похоронила, но эта-то пигалица, жизни толком не видевшая, что в лесу забыла? Затоскует. Не сейчас, так когда подрастёт.
Василиса тихонько роняла слёзы, склонившись над моим любимым котом. Она бережно гладила его по спине, и зверь разыгрался, размурчался, стал выпускать и втягивать немаленькие когти, топчась на лавке.
– Скажи, матушка Яга, зачем ты уходишь в лес почти каждый день? – хитрая девчонка попыталась сменить тему, но я была не расположена болтать.
– Много будешь знать – скоро состаришься.
Я обходила свой дом, брошенную деревню и ещё несколько тропинок, чтобы отпугнуть зверей. Оставляла там тряпицы с человеческим запахом, раскладывала железные предметы. Близился голодный для волков месяц, могут и прийти за скотиной. Пусть знают, что это чужая территория. Я топтала тропинки днём, когда хищникам полагается отдыхать, и всегда возвращалась до сумерек. Хорошо уходить, когда знаешь, что изба не остынет за время твоего отсутствия!
Весь следующий день я рылась в сундуках. Выбрала для Василисы расшитое платье, кое-какие украшения, ленты для волос. Малявка сначала воротила нос, пряталась в хлеву и хлопотала у печки, но в конце концов не выдержала, села рядом рассматривать. Осторожно гладила и перебирала вещи, а потом спросила:
