Я сказал озадаченно:
– Ни хрена себе борьба с Хаосом! Схватка – под плащ, схватка – под плащ… Это ж никаких плащей не напасешься, издерешь шпорами.
– А ты снимай сапоги, – посоветовал бородач.
– Герой в походе спит, не снимая сапог и не меняя портянок, – ответил я горделиво красивым мужественным голосом. – А что, если… ну, не такое стандартное?
Витим чуть приподнял морду от чаши, борода и усы слиплись и стали темно-красными, губы блестели, а язык ерзал, отлавливая даже молекулы. Дыхание его было все еще неровным, а когда восстановилось, он снова припал к чаше. Я видел, как его широкое лицо погружалось в чашу, но вино почему-то не выплескивалось.
Большеног, тоже со слипшейся шерстью на морде, отдышался, прорычал:
– А зачем тебе нестандартное? Все просто, накатано… Вон там на горизонте, если посмотреть из углового окна, видно, маячащие зубчатые края Черной Башни. Мерзавцы, за ночь построили! Явно к твоему приходу. Конечно же, злой маг. Добрый разве такое выстроит? Он свою магию тратит на добрые дела, на поиск Истины, возвышение души, а злой проводит время в лихих утехах, чревоугодии, сластолюбии, пьянстве, мер-р-рзавец…
Он вздохнул на этот раз непритворно. Я пробурчал с недоверием:
– Туда идти мне?
Витим посмотрел поверх чаши, снова нырнул, я слышал плеск и хлюпанье. Большеног с тоской посмотрел на свою пустую чашу, обвел взором пирующих, нет ли знакомых при полном кувшине, а когда его темные пещеры с горящими углями глаз остановились на мне, я уже видел невысказанное: чтобы я шел куда-нибудь на подвиги, только бы убрался из корчмы, отсюда дураков хоть и не гонят, но и не восхища–ются.
А Витим, тоже осушив чашу, как в них столько только влазит, перевел дух, вытерся тыльной стороной ладони и сказал убежденно:
– Конечно! Крепкий замок, охрана, драконы у ворот, рыцари Смерти во дворе, а в самой дальней комнате – сам маг. Конечно же, самый могучий противник. А ты придешь к схватке уже изнуренным, а то и раненным.
Я спросил с некоторой опаской:
– Раненным?
– Не опасно, конечно, – сказал он снисходительно. – Легкая рана, про нее скажешь небрежно: царапина, заживет мгновенно, оставив красивый шрам, при виде которого самая неприступная женщина взмокнет. Не в подмышках, конечно.
Я подозвал отрока, бросил ему золотую монету:
– Еще кувшин вина. И все, что здесь имеется к вину.
Отрок исчез и тут же возник снова уже с огромным кувшином. Лицо его побагровело от усилий, кувшин медленно сползал, сдирая ветхую рубашонку. Витим поспешно перехватил кувшин, пока тот не выскользнул из детских ручонок, поймал мой кивок, сразу повеселел, разлил в три чаши.
– Будьмо, – сказал он непонятно.
– Чтоб нас доля не чуралась, – пояснил Большеног.
– Ага, – понял я, – за то, чтоб лепше в свете жилося. Да и не только мне! Вам двоим тоже. Эх, гулять так гулять! Пусть и всем корчмовцам залепшает.
За соседними столами кубки звякали звонче, вино плескалось через края на скатерть и одежду. Маги раскраснелись, голоса звучали громче. Кто-то обнимался, призывая забыть старые обиды, другой хохотал и рассказывал что-то явно смешное, в глазах было удивление, что его не слушают, но сам же в магячьей рассеянности не заметил, что рассказывает про себя.
Воздух стал еще тяжелее, пропитанный запахом вина, мужского пота и приближающейся благородной блевотины. Дальняя стена плавала как в тумане, лиц за ближайшим столом уже не различал в почти непрозрачном воздухе, и хотя топор было вешать еще рано, я ощутил позыв выбраться из-за стола. Не тот позыв, что внизу живота, а где-то внутри груди, хотя там у варвара всего лишь крупное горячее сердце.
