Зулейка Грин: Мост - страница 7
После нескончаемых личных потерь моя уверенность в себе сильно пострадала. Каждая неприятная ситуация, из которой я так и не смогла найти выход, каждый провал только увеличивали мою неуверенность. И, наконец, она выросла до таких размеров, что я не в состоянии и шагу ступить, потому что больше не уверена ни в чем. И тут я узнаю новость от гуру саморазвития – оказывается, эту уверенность можно вернуть и укрепить. Легко сказать! Каким образом преодолеть в себе неуверенность, накопившуюся в течение долгих лет, если нет больше никаких сил? Аудиотреннингами тут точно не отделаться.
Бесспорно, многим бы хотелось получить волшебный рецепт, по которому мгновенно включалась уверенность на всю катушку. Уверенность, уверенность – какое огромное значение она имеет в жизни. Сколь многого можно было бы добиться, будь у каждого в наличии несломимая устойчивая уверенность в свои силы и возможности. Поэтому счастливчики с врожденным чувством уверенности вызывают зависть. А те, кто ценой невероятных усилий развили в себе это качество и ходят победителями по жизни, пользуются всеобщим уважением.
В последнее время развелось много учителей, обучающих воплощать свои желания, изменять реальность. Целые школы, выпускающие новеньких богов. Творить чудеса? Исполнять желания? Нет ничего проще! Измени свое сознание и делов-то! Только сознание не изменишь ни за один день, ни за год, ни даже за десять. И от медитаций с произнесением каких-то непонятных мантр не появляются божественные способности. А то, что некоторым иногда удается, так это демонстрационная версия, которая побуждает остальных двигаться в этом направлении. Вот только никто не говорит, через какой изощренный индивидуальный кошмар приходится проходить, прежде чем сознание начнет меняться. Оно не меняется от одного лишь желания. Так что, я бы не советовала спешить записываться в школу волшебников.
Моим вниманием завладела оса, что жужжит в окне. Она, как навязчивая знакомая, регулярно, с завидным упорством снова и снова влетает в мою комнату и бьется в стекло. Очередной раз я прихлопываю ее полотенцем и вышвыриваю за дверь. Прости, оса, ничего личного. Но кто-то из нас двоих должен покинуть комнату. И пусть на сей раз это буду не я.
Порой я с тревогой замечаю, что цинизм, как защитная реакция организма на непредсказуемые и весьма неприятные виражи жизни, берет верх в моей натуре. За эти месяцы тоска по Максу притупилась и только лишь иногда прорывается в виде приступов отчаяния и боли. С его уходом я словно лишилась части своей души – рана кровоточит и кровоточит, и нужно время, чтобы рана затянулась, и я снова обрела способность твердо стоять на своих ногах.
Временами я злюсь на него, на себя, на судьбу, на Высший Совет, так бесцеремонно распорядившийся моей судьбой. Надеюсь, я смогу прийти в себя, перестану каждую минуту проверять телефон и найду в себе силы продолжать и дальше эту треклятую жизнь. Моя последняя опора, зыбкая и ненадежная, выбита из-под меня, и я теперь совершенно одна в этом океане.
Одна. Совершенно одна. И больше нечего ждать. И нечего хотеть. И телефон мой теперь будет вечно молчать. И больше незачем ямщику гнать лошадей.
Сегодня я похоронила свои мечты, свою молодость, свою потерянную любовь. Слез нет и потому оплакивать потерю не могу.
Интересно, какие это похороны по счету?
Снова и снова перебираю листки с рисунками, записями, заметками. Рассматриваю свой карандашный набросок с изображением Макса. Нахлынувшая тоска вдруг сжимает мне грудь, комок подкатывает к горлу и разряжается внезапными слезами. Обрести счастье всей жизни и в одночасье потерять – «что может быть печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте»? Слезы капают на неумелый набросок, единственную нить, связывающую меня с Максом, и неожиданно в мой слух врывается песня из радио: