Заправлялся «Зверь» на ходу. Учитывая его скорость, особых сложностей тут не возникало, но пустовавшие печи надлежало полностью отключить. Мы с Фарой нехотя выбрались наружу, быстро озябли и поторопились натянуть ватники. По откидной лестнице поднялись с платформы на палубу, побрели к правому борту посмотреть на заправщиков и перекинулись парой слов с Лешим, затем пришло время вылазки, и я отправил Фару в жилое отделение за Сивым и Кирпичом.
Подождав, пока «Зверь» выберется на ровный участок дороги, мы краном малого носового подъёмника спустили телегу, а следом спустились сами. Миновали затор из покорёженных и проржавевших легковушек. Провозились, перетаскивая телегу через рваные полосы отбойников, потом ненадолго застряли в лабиринте из опрокинутых на обочину грузовиков. Среди них попалась и с виду целёхонькая боевая машина пехоты. Мы зашли поглубже в открытое поле и добрались до обозначенной в навигаторе мясорубки. Сразу стало понятно, почему число здешних хануриков Сухой назвал «неопределённым».
Поле, насколько хватало глаз, тянулось вспаханное сотнями воронок. Знаете, как бывает на открытом болоте, когда оно просматривается вдаль и всюду видны тёмные глаза крохотных озёр? Так и здесь, но вместо озёр – воронки с ореолами чёрных подпалин. Будто поле нарочно изрешетили в отместку за… даже не знаю, за что мстить полю. Самое странное: никакой подбитой техники. Одни воронки.
– Кто-то убегал из-под обстрела, – предположил я вслух. – Кто-то очень важный. А по нему долбили из всех орудий и никак не могли попасть.
– Ну да, конечно, – отозвался Сивый.
– А что?
– Артиллеристы тут тренировались, вот что.
– Ну да, конечно, – передразнил я Сивого. – Скажи ещё: авиация. Артиллеристы удавились бы столько снарядов пускать на пристрелку.
Воронки встречались и помельче, и поглубже. В одну из глубоких ещё в холод побросали хануриков. Удобно. И не надо долбить мёрзлую землю. Без воронок и оврагов приходилось разогревать её кострами, иногда вовсе вскрывать взрывчаткой. В общем, хануриков побросали, но почему-то в навигаторе изначально не отметили. Их укрыло и спрятало снегом. Последний снег стаял недели две назад, мясорубка обнажилась, и к ней отправили поисковый отряд ближайшей похоронной команды, то есть нас с Сивым, Кирпичом и Фарой.
Ханурики здесь были чем-то средним между жабами и пузырями. Отчасти заплесневели, раздулись, покрылись желтоватой слизью и слиплись.
Поди посчитай, сколько их тут. И дна воронки не видать. Вот и «неопределённое число». К счастью, дно вскоре наметилось, и я прикинул, что мы управимся в две ходки.
Плесень меня не удивила – она изредка прорастала на промёрзших мясорубках, – а вот отсутствие меток «свой-чужой» показалось странным. Ни одной метки! И жетона ни одного! Фара аж вспотел от негодования, пока обшаривал хануриков. У них даже кармашков под жетоны не обнаружилось. Подобные мясорубки мы обычно обходили стороной, но Сухой сказал, что тут все ханурики наши, значит, забрать предстояло всех.
Мы с Кирпичом растерянно переглядывались, Сивый, поправляя маску, хмурился, а Фара не отползал от разложенных у телеги хануриков. Выворачивал карманы, прощупывал брючины, перочинным ножиком вспарывал вороты и наконец издал радостный крик:
– Нашёл!
Фара повозился, расстёгивая ватники и лёгкие куртки, неаккуратно подбитые чем-то вроде тонкого войлока, и убедился, что у хануриков из воронки взамен жетона был обыкновенный партак: на груди у каждого нашлись наколотые личный номер и группа крови. Мелкие цифры и так едва читались, а тут ещё кожа расползалась от малейшего прикосновения. Фара в любом случае не собирался заносить их в букварь.
